Летний сад - Полина Саймонс Страница 23

– Судя по всему, одинокие богатые леди обожают устраивать прогулки на лодках на дальних пляжах, пока ожидают возвращения своих мужей с войны.

Татьяна отвернулась, чтобы он не видел ее лица.

Он обнял ее сзади.

– А если я буду очень мил с этими леди, – продолжил Александр, отводя ее косу, чтобы поцеловать в шею, и прижимаясь к ней бедрами, – они иногда будут оставлять капитану чаевые.

Татьяна понимала, что он пытается рассмешить ее, говорить легко, и, хотя по ее щеке сползла слезинка, она сказала, поглаживая его руку:

– Что ж, что ты действительно умеешь, так это быть милым с леди.

Утром в семь часов, когда Александр уже готов был отправиться на причал, он сказал Татьяне:

– Около десяти приходи туда. Мы как раз будем выходить на утреннюю прогулку. – Он поднял Энтони, который все еще был в пижаме. – Малыш, я собираюсь взять тебя с собой на лодку. Будешь помощником капитана.

Энтони просиял:

– Правда? – И тут же его лицо изменилось. – Я не могу, па.

– Почему?

– Я не умею управлять лодкой.

– Я тоже, так что мы на равных.

Энтони поцеловал отца.

– А я тоже пойду? – спросила Татьяна.

– Ты пройдешься с милю до магазина, купишь еды и найдешь прачечную. Или крем для загара. – Он улыбнулся. – Делай что хочешь. Но вернись в половине первого, чтобы забрать его. Мы можем пообедать вместе, прежде чем я снова отправлюсь катать туристов в два часа.

Татьяна поцеловала мужа в губы.

Он взял с собой сына! Какое счастье, какая радость для Энтони! Татьяна постирала белье, купила еды, и книгу кубинской кухни, и мясо для сэндвичей, и картофельный салат и отвезла все домой в новенькой деревянной тележке для покупок. Она открыла все окна, чтобы чувствовать океанский ветерок, пока готовила обед, а из кухонного радио разносились звуки Третьей симфонии Брамса. Татьяне нравилась эта музыка. Она и на Оленьем острове ее слышала.

Потом она побежала через Мемориальный парк, чтобы отнести еду своим мужчинам.

Энтони определенно имел успех на лодке.

– Он был так занят, знакомясь со всеми, что забыл помогать отцу управлять лодкой. А мне нужна была его помощь, уж поверь. Но не важно, малыш. Возможно, завтра?

– Я и завтра смогу пойти с тобой?

– Если будешь хорошо вести себя с мамой, то как насчет каждого дня?

Энтони прыгал и визжал всю дорогу до дому.

На ужин Татьяна приготовила зеленые бананы и говяжью грудинку по рецепту из своей новой поваренной книги.

Александру понравилось.

Татьяна увлеклась приготовлением разными способами того, что она назвала «величайшим творением Нового Света после кукурузы», – зеленых бананов. Не слишком мягкие, не сладкие, но в остальном похожие на бананы, они подходили ко всему. Татьяна купила камбалу и приготовила с мексиканской сальсой, помидорами и ананасами. Но основой блюда были бананы. Татьяна никогда не пробовала кукурузу, желтые или зеленые бананы до приезда в Америку.

– Божественные бананы с ромом, – сообщила она, театрально зажигая спичку и ставя сковороду с бананами на огонь.

Александр слегка обеспокоился и смотрел скептически, пока Татьяна не положила бананы на ванильное мороженое; бананы были смешаны с маслом, темным жженым сахаром, и густыми сливками, и с ромом.

– Ладно, сдаюсь. Божественно, – согласился он. – Мне еще немножко, пожалуйста.

Духовка работала не слишком хорошо; в ней трудно было испечь настоящий хлеб. Это было совсем не то, что большая плита с духовкой, что была у Татьяны в квартире в Нью-Йорке. Татьяне удавалось печь только небольшие плюшки по рецепту украинских евреев из Нижнего Ист-Сайда. И прошло уже четыре месяца с тех пор, как она в последний раз разговаривала с Викки. Когда она думала о Викки и Сэме, у нее холодело в животе. Она не хотела о них думать. Она заставляла себя не думать о них.

Татьяна отлично умела заставлять себя не думать о чем-то.

Александру нравились пышные и сладковатые плюшки.

– А что такое, нет салата из зеленых бананов? – поддразнивал он ее, когда они втроем обедали за одним из столов для пикников под старыми дубами в Мемориальном парке.

Она купила Александру белые хлопковые и льняные рубашки и белые хлопковые просторные штаны. Она знала, что он удобнее себя чувствует в хаки или зеленых солдатских штанах и футболке с длинными рукавами, – но он должен был выглядеть как капитан.

Почти все время между прогулками Александр занимался лодками – учился ремонтировать корпуса, моторы, рули, трюмные помпы, канализацию, спасательное оборудование, поручни. Он покрасил палубу своей лодки, заменил разбитые или треснувшие стекла, сменил масло в моторе. Что бы ни нуждалось в ремонте, Александр это чинил, весь в белом, с рукавами до запястий, несмотря на солнечный жар.

Мэл уже боялся потерять Александра и повысил ему жалованье до двадцати пяти долларов в день. Татьяне тоже хотелось дать Александру как можно больше, по той же самой причине.

В Майами жило много испанцев, и никто из них не улавливал русский акцент Татьяны; никто не знал, что у нее русское имя. В Майами Татьяна вполне приспособилась. Хотя ей не хватало малых размеров, и даже тесноты, и ароматов Оленьего острова, хотя она скучала по необъятности и сиянию Нью-Йорка, ей нравился не имеющий границ Майами.

Она приготовила фаршированную капусту, которую Энтони любил еще со времен Нью-Йорка. Александр все съел, но после ужина сказал:

– Пожалуйста, не готовь снова капусту.

Энтони расстроился. Он любил капусту. И ведь когда-то его отцу тоже нравились пироги с капустой.

Но Александр сказал – нет капусте.

– Почему? – спросила Татьяна, когда они вышли на палубу их плавучего дома, качавшегося на волнах. – Раньше она тебе нравилась.

– Мне раньше многое нравилось.

«Это точно», – подумала Татьяна.

– Я видел капусту, выраставшую до размеров трех баскетбольных мячей на груде человеческого пепла и костей, в лагере смерти в Польше, он назывался Майданек. Это была необычная капуста, ты такой никогда и не видела, и росла она на останках евреев. Ты бы и сама никогда больше не стала ее есть.

– Даже в капустном пироге? – тихо спросила она, стараясь отвести его мысли от Майданека к деревне Лазарево.

– Даже в пироге, Таня, – ответил не поддавшийся Александр. – Никакой больше капусты для нас.

И Татьяна никогда больше ее не готовила.

Энтони сказали, что он не может встать из-за стола, пока не опустошит тарелку.

– Уйду когда захочу!

Александр отложил вилку:

– Что ты сказал?

– Ты не можешь мне приказывать, что делать! – ответил Энтони, и его отец встал из-за стола так стремительно, что Энтони свалился