Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе Страница 22

Через несколько дней Клотильда вошла в мастерскую Евгения Ора.

– Зачем вы пришли! – воскликнул он. – Я хочу вас забыть.

– Я не желаю, чтобы меня забыли.

– Моя любовь так сильна, что я не смею видеться с вами.

– А моя так глубока, что я не могу не видеть вас.

– Если бы вы меня любили…

Художник прижал Клотильду к сердцу, но вскоре опустил руки, встретив взгляд сияющих голубых глаз.

– Я умру с горя, – сказала она со слезами.

Евгений покусился сорвать поцелуй, решив добиться цели, но Клотильда была мужественна в своем целомудрии. Ради любви высокой она боролась против чувственной. Страсть опять потерпела поражение.

– Прощайте, – вздохнула она. – Вы не любите меня.

– Нет, это вы не любите меня.

– Я не люблю вас! Да, не люблю…

Дверь мастерской затворилась за молодой девушкой при ее последних словах.

– Удивительное создание! – пробормотал Евгений Ор. – Не думает ли она, что я стану просить ее руки?

Клотильда ничего такого и не думала. Она любила художника глубоко, всем сердцем и всей душой, но ей казалось, что, профанируя любовь, она ее утратит. Чувство ее было высоко, и она целомудренно наслаждалась им. Евгений Ор был воплощением грез молодой девушки: красив и славен, талантлив и умен. Думать о нем, смотреть на него, когда он работает, рисовать его в своем воображении составляло всю жизнь Клотильды; прижаться к его сердцу, ощущать его объятия было бы для нее блаженством, но против этого восставала ее природная добродетель.

Один моралист сказал: «Гордость сопротивления могущественнее желаний любви».

И боролась Клотильда победоносно против самой себя, не осмеливаясь вернуться к молодому художнику, который рассчитывал победить ее своей холодностью. Она заболела.

Узнав о болезни Клотильды, Евгений Ор навестил ее.

– Как не заболеть здесь! В вашей комнате трудно дышать, из нее не видно ни деревьев, ни неба.

– О да, ни деревьев, ни неба; уже год, как я не дышала деревенским воздухом.

– Ну, оденьтесь, и я повезу вас на Энгиенское озеро; там устроил я теперь свою мастерскую.

– О, я готова. Я оживаю при одной мысли оказаться среди деревьев.

– Ступайте, ступайте, – сказала ее мать художнику. – Вы честный человек и один можете ее спасти.

Клотильда вверилась Евгению Ору. Он выделил ей лучшую комнату в своем павильоне и устроил восхитительную жизнь в кругу цыплят, голубей, птиц и цветов. На своей гребной лодке он катал девушку и водил ее гулять по всем прелестным тропинкам долины Монморанси.

Клотильда скоро поправилась, бледность ее сменилась нежным румянцем. Радость засияла в глазах. Таким образом прошло лето. Все, видя, как они идут рука об руку, называли их счастливыми любовниками, созданными друг для друга, так они были прелестны.

Но они были не любовниками, а влюбленными.

Напрасно в течение лета Евгений Ор старался победить Клотильду: неудачи преследовали его. Он знал всю глубину любви девушки и не имел силы расстаться с ней; впрочем, даже привык к странной прелести этой непобедимой любви. Тщетно твердил представлял он Клотильде, что для нее не существует ни общественного мнения, ни матери, ни сестры; она неизменно отвечала: «Для меня существуют добродетель, душа и Бог. Ради них я люблю вас».

– А потом? – поинтересовался дьявол.

– Потом ничего. Влюбленные живут пока в Энгиене, но возвращаться в Париж им ни к чему: ничего не изменится. Отрицайте после этого добродетель.

– Чем же было бы мое могущество, если бы я изредка не показывал вида, будто верю в существование добродетели? Впрочем, мы еще встретим эту бесподобную Клотильду.

Книга пятая. Господин Павел и девица Виргиния

Глава 1. Господин Павел и девица Виргиния

Маркиз Сатана повез меня к Лаборд, в самый аристократический салон.

Там принимали только воплощения семи смертных грехов по рекомендации господина или дамы, уже вовлеченных в узкий круг. В салоне вальсируют и танцуют, как и в большом свете, разве что с меньшей непринужденностью и развязностью. Танцоры и вальсеры говорят там прямо, без околичностей, а танцорки и вальсерки корчат из себя пансионерок, играя веером. Улыбки их так и дышат невинностью. Одним словом, они стараются казаться добродетельными. Их зовут дамами святого Луи.

Попав в салон впервые, посторонний человек может вообразить, особенно в начале вечера, что все эти высокомерные особы совершенно недоступны. Надобно, однако, сказать, что они прибыли сюда не на показ, а повеселиться в своем кружке и похвастать своими бриллиантами. Не исключено, что в самом конце вечера они позволят предложить им ужин, но вначале обнаруживают презрение к богатству. Не следует, впрочем, отчаиваться: все бывающие там дамы имеют любовников и потому не прочь устроить сцену ревности.

Приехав туда, мы застали представление нового лица. Кора Безжемчужная, разодетая и самодовольная, привезла с собой очень молодую девушку, одев ее в свои обноски. Та была одна из ее портних. Обратив внимание на красоту девицы, Кора сочла за лучшее не томить ее в неизвестности.

– Не правда ли, – сказала она своим друзьям обоего пола, – я сделала отличную находку? Взгляните на эти плечи, в первый раз являющиеся в свет, и на лукавые глаза, которые не смеют показать, что за мысль крутится в головке. А зубки! – Кора Безжемчужная продолжала расхваливать новоприбывшую, как будто дело шло о лошади. Слушатели выражали свое одобрение улыбками.

– А теперь, – продолжала покровительница, обращаясь к одному из своих прежних любовников, – повальсируйте с ней. Она немного грустна, и ее нужно развеселить.

И Кора рассказала, что девица Виргиния любила Павла. По воскресеньям они ходили в Воксал. Павел работал с сусальным золотом, но в руках его оставалось мало драгоценного металла. Бедная Виргиния не могла должным образом подать свою красоту. Имея милое личико, нельзя, согласно понятиям века, привязаться к одному поклоннику. Виргиния решила, наконец, разорвать связь и начать жизнь авантюристки.

При этом рассказе Виргиния сделалась грустна. В глазах ее читалось, что она вспомнила о Павле и подавила вздох. Но, как истая женщина, она быстро перешла от одной мысли к другой, взяв руку вальсера, подведенного ей покровительницей.

– Какая хорошенькая, – сказал я дьяволу, глядя на вальсирующую Виргинию. – Она причинила много горя Павлу, но посмотрите, как любезничает со своим кавалером.

– Да, она уже утешилась, – признал дьявол. – Таковы все женщины, и только чересчур чувствительные привязываются к одному поклоннику, все же прочие окружают себя цветником из обожателей и упиваются разнообразием красок.