Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе Страница 10

– Да, убил ее, не предполагая убить. Он, как вам известно, бил ее; она была из храбрых, презирала его, смеялась над ним. На каждый удар отвечала смертельным оскорблением. В этот день подзадоривала его, говоря насмешливо, что изменила ему двадцать раз. «Молчи! Молчи!» – кричал он ей. Она продолжала. Виконт схватил ее за горло и задушил, как бешеную собаку.

– Безумие любви!

– Вы уже знаете, что он не помнил себя в гневе. Едва умерла прекрасная шотландка, как он застонал от скорби. Хотел убить себя, потом стал надеяться возвратить ее к жизни; ласки и поцелуи не помогли: она была мертва.

– Отчего же он не убил себя?

– Он заперся в той комнате, где задушил жену. После нескольких часов отчаяния утратил желание умереть и привязался к покойнице, которую пожирал глазами. Что делать? Он не хотел объявить всему Парижу: я убил жену, обратил в прах этот венец творения.

– И тогда, без сомнения, явилась у него мысль вырыть самому могилу для жены.

– Да, он хотел сперва похоронить ее в саду, но, обожая ее красоту, не мог решиться скрыть ее навсегда от глаз. Путешествуя по Египту в 1869 году, при открытии Суэцкого канала, виконт изучал мумии вместе с Теофилем Готье [9] и одним армянином, который уверял, будто открыл древнее искусство бальзамировать. Вот почему им овладела одна из тех маниакальных идей, которые доводят до гроба; он решил забальзамировать жену и хранить ее почти на глазах, чтобы упиться своей скорбью, жить ею и умереть от горя.

– Гораздо проще было оставить ее в живых!

– Виконт никому не мог вверить своей тайны. Поэтому отказался от мысли похоронить убитую в саду, где мог бы выстроить подземную часовню, а вспомнил о той комнате, где убил жену и где она, еще не остывшая, лежала на софе. Под комнатой не было наката: паркет находился на слое асфальта, которым залили почву, чтобы предохранить здание от сырости. Вечером виконт отказал трем слугам, говоря, что на другой день отправляется с женой в долговременное путешествие. И, оставшись один, совершил эту ужасную работу. На другой день вечером все было окончено.

Сатана рассказал потом, что в течение трех или четырех дней до своего путешествия и по возвращении в Париж виконт наслаждался созерцанием умершей жены. Следы быстрой агонии исчезли при бальзамировании. Убитая сделалась мертвенно-бледной, почти прекрасной и улыбающейся.

Виконт не мог долго прожить в подобном обществе. Он умер в комнате убийства, не имея времени перенести труп в сад, где, наверное, его никогда не нашли бы под слоем земли толщиной в несколько футов.

Под конец виконт предал себя Божьему милосердию, умирая ежедневно от тысячи страданий, поддерживая свою агонию созерцанием трупа, целуя ковер, когда не имел более сил открыть могилу.

– Вот почему гнев – смертный грех, – подытожил маркиз Сатана. – Он поражает и убивает.

Он показал мне фотографическую карточку виконтессы де Мармон. Это была прелестная женщина с густыми белокурыми волосами и голубыми томными глазами. В виде насмешки на шее было надето сердце, пронзенное стрелой.

– Что касается Розы, – добавил маркиз в заключение, – то она не требовала серег. Когда вы ее встретите, заговорите с ней о ее страхе, и она расскажет вам, с каким ужасом припоминает белую фигуру, освещенную слабым светом восковой свечи. Расскажет, бледнея при одном воспоминании, как сорвала одну серьгу, коснувшись рукой холодного лица.

Книга третья. Земной ангел

Глава 1. Предложение Сатаны

Однажды утром маркиз Сатана сказал мне:

– Вы не верите в демонов, но, быть может, верите в ангелов. Вчера вы любовались женщиной, у которой на лице написана кротость и доброта; настоящее ангельское лицо.

– Вчера, где?

– В Опере, в соседней с нами ложе.

– Ах да.

– И вы смотрели на нее страстно, как влюбленный, готовый приступить к объяснению.

– Сперва мне казалось, что я знаю ее, но, наконец, я отвернулся, потому что не люблю терять напрасно время. Эта женщина способна любить только платонически.

Дьявол взглянул на меня насмешливо.

– Вы хорошо сделали. Лицо этой женщины есть зеркало ее души.

И маркиз Сатана рассказал мне историю дамы, прозванной «воплощенной добродетелью». Историю эту я знал отчасти.

Если бы Франция имела побольше таких капитанов, как Шарль Флерио, то все немцы были бы оттеснены за Рейн.

Оказав чудеса храбрости в битве при Мар-Латуре, он пролил свою геройскую кровь в Луарской армии. Его любили все, несмотря на различие мнений. Он же имел одну только приверженность – отечество; им руководил один только долг. Он был республиканцем во времена Республики, империалистом в эпоху Империи, и никто не смел обвинять его в шаткости убеждений.

Во время Коммуны он жил в Версале, страдая еще от ран, но скрывая свои страдания, ибо решился первым броситься в Париж.

На улице Оранжери он часто встречал молодую девушку, белокурую, бледную, высокую, худощавую, похожую на призрак; ее прелестное личико дышало невинностью; глаза были полны кротости, уста выражали целомудрие; с первого взгляда становилось ясно, что эта девушка незнакома с чувственными наслаждениями любви.

«Напрасно говорят, что нет больше невинных созданий, не ведающих притворства», – подумал капитан.

После трех встреч они обменялись взглядами с невыразимой нежностью. Капитан сознался, что прекрасные глаза небесно-голубого цвета расшевелили его сердце. Девушка, казалось, была также глубоко поражена.

При четвертой встрече они обменялись улыбками, как старинные знакомые.

– Так судьба велит, – сказал себе капитан, – чувствую, что до безумия полюблю эту молодую девушку.

При пятой встрече он поклонился с ласковой улыбкой.

– Позвольте мне отдать вам честь, – сказал ей Шарль Флерио. И положил руку на эфес шпаги. – Это старый друг, – продолжал он. – Если когда-нибудь вас оскорбят, ручаюсь, что моя шпага защитит вас.

– Меня никогда не оскорбят, – отвечала молодая девушка, делая шаг вперед.

– Как знать! – возразил капитан. – Вы так прекрасны, что нельзя молчать о вашей красоте.

– Я не поверю. Прощайте.

– Прощайте. Еще одно слово. Я должен вам сказать, что до встречи с вами я считал себя чужим в Версале; благодаря вам хочу вечно в нем жить.

– А я хотела бы бежать из него. Вы не можете представить себе, до какой степени я здесь скучаю; я живу в Версале на походную ногу, и вы сами видите, что на мне всегда одно и то же платье, но не смею вернуться в Париж.

– А, вы парижанка? Без сомнения, вы здесь с семейством?

– Нет, я сирота; был еще у меня дядя,