Я живу в октябре - Максим Николаевич Лыков Страница 4

Вода колыхалась чуть-чуть, жирные чайки лениво покачивались на слабой волне, не обращая внимания на рыбьи всплески. Мальчик поглядел на них с завистью. Брат Филька сейчас зуйком на отцовском карбасе, на промысле. Работа, конечно, трудная: и снасти чинить, и обед готовить, – зато дело мужское, правильное. Когда-то дрались они с Филей, мать завсегда на них ругалась. Сейчас-то бы не дрался. Не увидеть ему Филю никогда и самому в зуйки на большую воду не пойти. Грешник потому что. Мальчик подтянул великоватую братнину верховицу.

Небо густело синевой. Полоска на западе ещё горела оранжевым, но над головой синь уже начинала перетекать в черноту. Сосновый лес сонно ждал ночного покоя. Вон макушки качаются медленно-медленно. Так кошка на печке дремлет. Глаза сожмурит, а потом морда вниз – тюк, и котейка проснётся, встрепенётся. А потом опять сомлеет. Хорошо сейчас в избе. Печь натоплена, аж жаром обдаёт, если близко стать. Мать рыбник испекла, духовито в горнице, Ваську из лесу ждёт. А Васька из лесу да к морю, да бегом сюда, ушёл из дому. Скучно матери-то и тревожно. Мысли от Васьки к отцу с Филькой перекидываются. Как там в море на карбасе? Тишь обманчива, того и гляди сиверко задует. Встаёт мать к лампадке и молится. Так жалостливо стало Ваське, он даже замер. Может, назад повернуть? Мало у него таких дней осталось-то. Когда совсем подрастёт, нельзя будет в доме оставаться, в первый же день убегать придётся.

Не один он такой бедовый у Бела моря. Дед Харитон сказывает, что община никогда не оскудевала: одни приходят, другие уходят, но полтора-два десятка с окрестных селений постоянно каются в лесной часовенке. Когда полный месяц настаёт, то собираются горемыки вместе, кто может.

Дед Харитон говорит, что наказанные мы по делу. Кто по своим грехам, а кто не успел ещё в этой жизни нагрешить, тот, значит, за родительские. Деду Харитону виднее, он бобылём да в пустыньке третий десяток живёт. Как наказание пало, так и живёт. Ваське так же жить – годами на безлюдном берегу, без батьки да без матки. Он представил, как седым беззубым старцем бредёт по булыжникам, озноб пробрал до костей, даром что верховица зимняя.

– Ай!

Нога подвернулась, и он неуклюже съехал на камни.

– Эх, мырьё болотное!

Поршни-то выдержали, а верховицу Васька изгадил. Мать заругает, ох заругает.

Погоди-ка! Сегодня же августу-то конец! Завтра Васька проснётся, и всё сызнова будет. Тягостные мысли схлынули, и он, заулыбавшись, бойчее зашагал по берегу. До часовенки рукой подать уже – вон за большим камнем тропа зачинается.

* * *

Пономарь бормотал вечерние молитвы. Остальные, изредка крестясь, стояли молча. Молитвенные часы и псалтырь читали по очереди и всё по памяти. Грамоте немногие научены, да и не натаскаешься сюда книг: всё равно, как срок придёт, вернутся на свои места.

Васька шевелил губами, повторяя за пономарём. Он тоже почти всю службу наизусть вызубрил. Рядом опирался на клюку морщинистыми руками дед Харитон. Старый совсем становится. Как помрёт – осиротеет община. Кто дальше-то по старшинству? Стрелец? Вон в углу примостился, глаза прикрыл. Борода у Стрельца богатая, во все стороны раздаётся. Он назло её не стрижёт. Как сбежал от царя Петра на Бело море, так и живёт тут, волосья во все стороны распустил да крестится двумя перстами. Годов ему немало, он сильно старше отца Григория. Батюшка-то молодой совсем, всего два года среди нас, чуть раньше Васьки появился. Свезло грешникам, говорит дед Харитон: поп из своих – это великое дело. Исповедоваться и причащаться без стеснения можно.

Батюшки пока нет. Он в этот день поздно приходит. Пока службу в селе отслужит да пока дойдёт. Попадья у него молодая, но болящая, позаботиться надо. Конечно, толку во всём этом мало. Наутро ничего не изменится, всё к началу вернётся, заботься не заботься. Но сердцу-то не прикажешь. Понимал Васька отца Григория.

На крышу упала и покатилась перестуком шишка. Прихожане невольно вздрогнули, задирая головы.

– Не боись, зуёк, – хмыкнул негромко Стрелец. – Чать сюда не полезет.

Пономарь покрутил головой и продолжил молитву. Прихожане, боязливо прислушиваясь к происходящему за стенами, часто крестились. Беда у общины. Когда Васька только-только в грешники записался, повадился к ним кромешник. Дед Харитон сказывал, что давным-давно уже случалось такое – появлялась ночная тварь, что утаскивала человеков во мрак и там губила. Находят убиенных бледными до белизны, будто ни кровинки не осталось. А облик спокойный, словно спать легли, а не смерть приняли. Чудище это появляется в полнолуние и норовит схватить кого-нибудь из грешников. Обычных людей тоже охотит, но реже. Для неё обычные-то как язишка в сравнении с сёмгой.

Так дед Харитон сказывает. Но даже он не видел, каков этот кромешник обликом. Никто не успевал рассказать, никто толком не успевал разглядеть. Баяли, что тварь креста боится, значит, во святую церкву не пожалует. А кто дома остаётся, запершись, того может и не пощадить. В том месяце бабка Настасья через лес одна шла, так ей привиделось, как туча чёрная над ней нависла, холодом обдала так, что ноги-то отнялись. Ей на спасение Прохор по той же тропе шёл, спугнул кромешника, а потом и отец Григорий подоспел. Бабке, правда, мало верили. Лет ей было много, заговаривалась часто. Но в позапрошлый раз старик-юровщик пропал. Сказал всем, что не бросит промысел, всё поровну смерть будет. Так и нашли его в сентябрьский денёк в рыбацкой хижине – тулился в углу, словно спастись хотел. Мало нам бед, мало горестей, так ещё кромешник. Может, и поэтому все так охотно сбивались в полнолунную ночь сюда, в часовенку. Так овцы друг к другу в овине жмутся, если волка почуют. Вместе и оборониться можно. У Стрельца пищаль есть да пуль с порохом запас. Прохор с вилами приходит, у притвора всегда два топора лежат. Не посмеет кромешник в часовенку пролезть.

Вот только отец Григорий запаздывает. Не заблудил бы, а то попадёт в лапы к чудищу. Васька представил, как бежит батюшка по лесной тропе, в рясе путаясь. А сзади во тьме кромешник чернится, да всё ближе, ближе. Глаза у кромешника углями краснеются, дыхание тяжёлое, сиплое, смрадом веет. Вот-вот настигнет беглеца да как бросится на спину. А часовенка впереди еле-еле светится. Ещё бежать и бежать до неё. Эх, не поспеть батюшке до света. Беги же!

– Эй! – шепнул дед Харитон, дёрнув