Чёрные скрижали - Павел Сергеевич Комарницкий Страница 19

Пластина специального жаро- и ударопрочного стекла остывала, издавая едва уловимые шорохи. Огромные глаза остроухой девушки смотрели с портрета требовательно и печально, и Степан улыбнулся ей. Всё нормально, Туи… Он всё-таки успел. Успел завершить свою последнюю работу.

— Привет тебе, прославленнейший мастер.

Оживший портрет стоял в проёме передней и улыбался. И глаза были вовсе не требовательными и отнюдь не печальными. Глаза эти лучились светом… и только опытный глаз художника мог заметить в этих зелёных глазищах-омутах тень тревоги, свернувшейся в ожидании, словно змея на дне высохшего колодца.

— Здравствуй, Туи, — ответно улыбнулся Степан. — Слушай, всё удивляюсь твоему искусству. Всё-таки три замка у меня в двери, и ни шороха. Как тебе удаётся?

— С замками? — в изумрудных глазищах обозначилась лёгкая насмешка. — Это не так уж сложно. В этом деле главное не обращать на замки внимание, вот и всё.

— Из тебя бы вышла изумительная воровка. Раз-раз, и в анналах банка…

— М? — в глазах-омутах зажглись озорные огоньки. — Нет, банк, это неинтересно. А вот если воровать по кухням нержавеющие ложки, и потом продавать их на «блошином рынке», разложив на расстеленной газете… да, вот это настоящее дело!

Гостья и хозяин разом рассмеялись.

— Чай? Кофе?

— Кофе со сливками и шоколадный торт. Он же шоколадный?

— Он не просто шоколадный, он ещё и большой!

— Вау!

Заваривая кофе, мастер улыбнулся своим воспоминаниям. Так уж вышло, что между парой бессмертных и мохнорылым эфемером сложились довольно доверительные отношения. Начало им было положено на выставке-биеннале, где художник Ладнев рискнул засветить свои работы. Уже тогда их было не так уж мало, однако маститые критики-эксперты восприняли необычные картины не то чтобы в штыки — в штыки, это было бы не так уж обидно — но скорее по Маяковскому: «… глядят как в афишу коза» Ладнев, в свою очередь, разглядывал снобов с усмешкой, точно любопытных персонажей кукольного театра. Чем, безусловно, экспертов-критиков здорово раздражал, снижая свой и без того невеликий тусовочный рейтинг.

И вдруг среди козьих взглядов и эстетствующе оттопыренных нижних губ мелькнула она. Да-да, именно так — сперва он заметил её, и лишь спустя секунд двадцать её спутника. Зеркально-тёмные очки скрывали глаза, но и того, что оставалось доступным взору, хватило. Сердце принялось бухать, точно молот, забивающий сваи, в ушах толчками зашумела кровь.

«Это ваши картины?» — голос с явственными хрустальными нотками мог свести с ума.

«Так точно».

«Вы хотите их продать?»

Кучкующаяся тусовка убавила гам, прислушиваясь к несомненно назревающей сделке.

«Никак нет».

Он и она коротко переглянулись.

«А чего же вы хотите?»

Степан добросовестно наморщил лоб, размышляя.

«Чего я хочу?.. Нарисовать вас хочу. Или узнать ваше имя. Или хотя бы, чтобы вы сняли эти свои ужасные очки».

Слова эти были обращены исключительно к ней, и умом Степан понимал, что реакция типового рашен-мена могла быть жёсткой. От банально-жлобского «ну ты, козёл!» до вежливо-ледяной улыбки здесь и пары горилл в тёмных костюмах на выходе. Однако он и она лишь вновь переглянулись с лёгкой незлой улыбкой.

«Не все желания исполняются мгновенно, молодой человек».

— А вот и кофе! — художник вкатил в комнату столик-каталку, сервированный здоровенным тортом. — Ну и тортик…

И всё, и конец речам. Потому что она стояла, рассматривая свежезаконченную картину в косых лучах солнечного света, и свет этот, казалось, наполнял её самоё.

— Спасибо тебе, Стёпа, — тихо произнесла эльдар. — Это переживёт меня.

— Да ладно… — пытаясь скрыть смущение, пробормотал Ладнев. — Ты же бессмертна…

— Нет, ты не понимаешь… Нет в этом мире подлинного бессмертия, Стёпа. Всё, что имеет начало, имеет и свой конец. Просто срок у каждого свой. У бабочки несколько дней, у человека десятки лет, а у звезды миллиарды.

Она слабо улыбнулась.

— Полная регенерация тканей и отсутствие «счётчика смерти» в хромосомах — это ещё не всё, Стёпа. Раз нет естественной смертности… что ж, её сменяет неестественная. В любом случае за тысячи лет найдётся масса причин, чтобы прервать эту теоретически вечную жизнь.

Она встрепенулась.

— Ого, а кофе-то стынет! Пока мы тут про вечность ля-ля!

Жакет и всенепременные очки уже по-свойски валялись на кресле, девушка осталась в лёгкой блузке и мини-юбке — правда, не слишком короткой. Они ели торт и болтали о каких-то глупостяху а может, и не глупостях — какая разница? Длинные ноги, одна на другой, сквозь тонкие колготки жемчужно светится нежная кожа… сквозь полупрозрачную ткань блузки вызывающе топорщились тёмные соски… но даже это было не слишком важным. Глаза… совершенно немыслимые у неё глаза… разве можно к ним когда-нибудь привыкнуть?

— Нет, Стёпа, так нельзя… — Туилиндэ со вздохом положила на блюдце ложечку. — Я же подавлюсь в конце концов. Мне надеть очки?

— Нет-нет, что ты! — не на шутку перепугался Степан. — Хорошо, я осторожнее буду… Я на ноги твои смотреть буду — можно?

— Да хоть на грудь, — засмеялась она. — Только дырку не прожигай.

И вновь они болтают о чём-то… о чём?

…Вторая встреча случилась где-то через месяц. Апрель летел к концу, одевая деревья в прозрачную изумрудную дымку, солнце сияло неистово-радостно, как в далёком детстве, и воробьи звонко чирикали в ветвях, радуясь надвигающемуся лету. Весь мир был свеж и радостен, как поцелуй ребёнка, и даже не верилось, что где-то в этом светлом мире может существовать зло.

«Эй, чувак, закурить есть?»

«Так не курю я».

«Да не вопрос, можно и наличными» — пятеро великовозрастных подонков дружно заржали, радуясь своей интеллектуальной шутке.

Он всё-таки успел врезать первым, и притом удачно — один из подонков с воем скорчился на земле. Однако мастером восточных единоборств Ладнев сроду не был, и потому уже через несколько секунд оказался сбит с ног. Неизвестно, чем закончилась бы битва — подонки были всерьёз разъярены оказанным сопротивлением — однако что-то вдруг изменилось в этом мире. Его буквально захлестнула волна дикого, иррационального ужаса, спустя секунду до слуха донеслись вопли и топот ног — насмерть перепуганные чем-то подонки улепётывали что есть мочи, последним резво ковылял тот, что первым пал в бою. А ещё спустя секунду-другую волна ужаса схлынула так же необъяснимо, как и навалилась, и зазвучал голос со знакомыми хрустальными нотками.

«Как вы себя чувствуете, Степан Андреевич?»

«Спасибо… Вот сейчас особенно хорошо…» — Степан с кряхтением встал, прислушался к ощущениям.

«Идти в состоянии?»

«Вполне»