Штурм бездны: Море - Дмитрий Валентинович Янковский Страница 45

Такая постановка вопроса поставила меня в тупик.

– Я без претензий. – Мне пришлось отвести взгляд. – Что значит «не смогла выйти из цикла»? Как это выражается?

– Ну, обычно, если принять реликт, то через некоторое время он выходит с мочой и потом. Ты валяешься какое-то время без сил, в полной апатии, не ешь пару дней, потом активность восстанавливается. Так было со мной…

– И с другими, – догадался я.

– Нет, с другими как раз вышло иначе, – голос Вершинского сделался глухим. – Я раскрыл тайну одному человеку. Близкому другу. Соратнику. Бойцу. Чтобы не портить броню батиплана, смывая с нее кровью драгоценное напыление, он спер у меня расческу, и вкатил себе столько реликта, сколько приняла кровь. Он хотел драться с биотехами и побеждать. В этом была мотивация его поступка. Тогда мы и узнали, как реликт действует на человека в предельной дозе. Ну, сверхсила, звериные повадки, неконтролируемая агрессия. А когда реликт вышел, мой соратник умер. И чтобы его оживить, я дал ему вторую дозу, уже не предельную. Но подействовала она, как предельная, разве что приступов агрессии было меньше, и она дольше выводилась из организма. Но когда она вышла, снова наступила клиническая смерть. Пришлось еще раз вкатить. На третий раз агрессия вообще не проявилась, и я решил, что мой друг выходит из цикла, еще пара доз, и все. Но у меня не получилось это проверить. Пользуясь собственной неуязвимостью, мой друг ушел в океан, крушить биотехов. И крушил, крушил, крушил… Ему бы вернуться, но ярость захватила его, и он прозевал выход реликта из организма. Ну, а дальше клиническая смерть вдали от меня. И вдали от реликта. Но я был уверен, что он выходил из цикла.

– На основании чего? – Я повернулся к Вершинскому спиной и стал глядеть, как Ксюша доплела венок, надела себе на голову и подставила лицо солнцу.

– На основании того, что с каждым приемом снижалась агрессия, а промежутки между приемом и клинической смертью с нескольких часов удлинились до двух дней. У Ксюши так же.

– Что у нее так же, если одна ночь прошла? – с раздражением спросил я и осекся.

Я вспомнил про десять ранок у меня на руке. Сомнительно, чтобы все они появились за одну ночь.

– Вы меня накачали седативами? – не оборачиваясь, спросил я.

– Да. Пять дней прошло. Промежуток между приемами реликта у Ксюши тоже удлинился. Но из цикла она не выходит.

– Может, мало времени?

– Может, – ответил Вершинский. – Но я не могу дольше держать тебя в анабиозе. Так что придется тебе принять все, как есть. Расчески осталось три четверти. Доза для поддержания цикла требуется самая малая. В общем, хватит надолго. Есть еще один батиплан, с которого часть брони слизана, и толку от него чуть. Там тоже надолго хватит, но его в кармане не потаскаешь, не расческа. Возможно, через месяц или два Ксюша выйдет из цикла. Или промежуток между приемами вырастет до года. Я не знаю. Но надо быть готовым, что из цикла она не выйдет, и ей периодически придется вводить реликт. Я стар, я не могу брать на себя такую ответственность, и не смогу быть всегда рядом. А ты сможешь. И, будь добр, не допусти того, чего я допустил со своим другом. Не дай Ксюше остаться одной, когда реликт выйдет из ее организма.

Он достал из кармана расческу и без затей протянул мне. Я взял. А что еще оставалось. Насколько ее хватит? На год? На месяц? Никто не знал.

– Приступы агрессии у не прекратились, – добавил Вершинский. – Точнее, она без труда их контролирует. Неуязвимость и суперсила остались. Не хочется сейчас об этом говорить, но это плюс.

Возразить было нечего. Выбор у меня был невелик. Или бы Ксюша умерла пять дней назад, или умрет позже. Но нам ведь всем умирать. Так что я все больше приходил к выводу, что поступил верно.

– От твоего обещания я тебя освобождаю. – Вершинский вздохнул. – Я рассчитывал на другой исход. А при таком ты мне ничего не должен.

– Выгоняете? – не оборачиваясь, спросил я.

– Нет. Захотите, останетесь. Я буду рад.

Мы помолчали с минуту, глядя, как Ксюша встала и пошла побродить в траве на лугу.

– Я останусь. И Ксюша останется, – уверенно заявил я. – Просто мне теперь тоже надо будет привыкнуть. Но не к тому, что она стала пуленепробиваемая. Мне придется привыкнуть к тому, что раз в несколько дней она будет умирать у меня на руках.

Скосив взгляд, я заметил, как Вершинский сжал губы.

– Кроме расчески реликта больше нет, – объяснил мне он. – Я надеялся, что найду хоть что-то на базе. Беспилотники, броню, хоть что-то, что можно использовать для охоты. На базах, брошенных до войны, что-то должно было остаться, если верить Альбиносу. Тут одна из них. Проблема в том, что реликту нельзя придать другую форму, кроме той, что придана ему на заводе. Но, кроме расчески, я видел его только в виде тончайшего напыления. Если мы что-то найдем, всегда можно снять деталь с напылением, пластину, штангу, крепеж. Понимаешь? Нам надо найти еще что-то. Тогда ты всю жизнь сможешь держать Ксюшу в цикле.

Это было ясно, но меня и не требовалось мотивировать. Теперь я был мотивирован по самое некуда и без намеков Вершинского. Я ощутил, как за несколько минут перестал быть мальчиком, и сразу стал мужчиной.

– Зачем же вы загружаете гравилет, если нам еще базу обследовать? – удивился я.

– Мы не будем ее обследовать, – ответил Вершинский. – Мы переберемся туда сами, займем эту базу, превратим в свою, а затем двумя гравилетами, с тобой вместе, перевезем ребят во главе с Гориллой, вызовем охотников, и отсюда начнем штурм бездны. Удобнее места не придумать. Тут бухта, корабли, штольни. И, возможно, реликт.

– Не понимаю, – я пожал плечами. – Вы же говорили, что само существования реликта должно оставаться тайной. Если мы всех перевезем на базу, охотники туда прилетят, какая же это тайна? Зачем мы ребят из лагеря увели?

– Все же ты еще салага, – Вершинский добродушно усмехнулся. – Ребят мы увели, потому что ты, я, Ксюша, были накачаны реликтом. Ты и Ксюша впервые. И любой бы, кто ваше поведение лицезрел, сразу бы понял, что происходит нечто из ряда вон. Но Ксюша за пять дней научилась себя контролировать. Кто поймет, что с ней что-то не так? А реликт? Если в него не стрелять и не дать ему соприкоснуться с кровью, кто поймет, что это какое-то необычное вещество? Никто. Знать обо всем будет только наша команда. А если кто-то столкнется с чем-то необычным, в первую очередь оповестят меня. А я уже найду как разрулить ситуацию. Главное не палиться явно.

– Что это значит?

– Ну… Представь Ксюшу в бою. Это будет выглядеть необычно. От нее же реально будут пули отскакивать. Ну, кто-то подумает, что не попадают, а если кто близко окажется? Поэтому в бой со всеми вы ходить не будете. У вас будут только специальные задания. Это и будет способствовать сохранению тайны.

– Когда на базу? – спросил я.

– Через полчасика.

– Ясно. – Я сунул расческу в карман, поудобнее перехватил карабин, и начал спускаться с насыпи.

Вершинский развернулся, и побрел обратно к гравилету, прихрамывая на правую ногу.

На лугу трава была зеленой, не такой сухой и колкой, как вдоль склона Горы Циклопов. Хотелось снять ботинки, но это было глупо, черте на что можно было наступить босиком. Трава шелестела, когда я задевал ее штанинами, и Ксюша не могла меня не услышать. Но она не обернулась, даже когда я был в двух шагах у нее за спиной. Я скинул на землю боевой каркас, отложил карабин, и уверенно, не как раньше, совсем по-взрослому, обнял Ксюшу за плечи и прижал к себе. Она не отстранилась, а чуть запрокинула голову, прижавшись затылком к моей щеке. В носу у меня защекотало от цветочной пыльцы с венка на ее голове, но чихнуть в такой ситуации было бы совершенно не к месту,