Штурм бездны: Море - Дмитрий Валентинович Янковский Страница 42

у меня фонарь, что-то крикнул, но я не понял. Точнее я осознал, что не разбираю русского языка. Фраза прозвучала для меня как тарабарщина, не имеющая ни малейшего смысла. А через миг навалилась тьма, наполненная колючими искрами. Я был погружен в нее секунду, наверное, затем вынырнул в реальность, лежа на спине, и хватая ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба. По моим мышцам пробегала волна неконтролируемых спазмов и мне пришлось всю волю собрать в кулак, чтобы не обмочиться и не обгадиться.

Внезапно надо мной навис Вершинский, наступил мне коленом на грудь и прижал к земле.

– Дышать! – взревел он страшным голосом.

Теперь я понимал его отчетливо.

– Молодец. – Вершинский чуть убавил громкость голоса. – Еще, еще!

Я открыл рот и пыхтел, как предохранительный клапан на соляной электростанции, пока меня немного не отпустило. А когда отпустило, Вершинский помог мне подняться на ноги и всучил фонарь.

– Ты его чуть в колодец не уронил! – посетовал он. – Нам нужно видеть, что происходит внизу и быть готовым к неожиданностям. Свети!

Мне пришлось взять себя в руки и направить луч вглубь колодца. От увиденного я чуть снова не вырубился. Стало ясно, что Ксюша все это время не от банальной ярости долбила кулаками в стену, а целенаправленно выкрашивала куски известняка, выдалбливая в породе нечто вроде ступеней. И когда я посветил в колодец, она таким образом преодолела уже добрую половину расстояния до решетки.

– Вот, дьявол! – выругался Вершинский, и принялся копаться в багажном отсеке боевого каркаса у меня за спиной. – Стой, не дергайся.

Ксюша подняла лицо и глянула на меня. Может и не на меня вовсе, скорее всего, ее внимание привлек яркий свет, но лицо у нее было таким, что и в дурном сне не приснится. Оно было искажено, исковеркано гримасой ярости, но при этом создавало впечатление безжизненности, как жуткая маска из модельного композита. Все Ксюшины мышцы, включая мимические, пребывали в состоянии гипертонуса, что и создавало столь дикое впечатление.

Наконец, Вершинский достал что искал, и, скосив взгляд, я разглядел в его кулаке глубинную бомбочку. Мне пришлось напрячься и погасить эмоции. Умом я понимал, что он собирается делать, и что в нынешнем Ксюшином состоянии это ей точно не повредит, но любая явная агрессия в ее адрес все равно вызвала бы у меня выброс адреналина со всеми вытекающими из этого последствиями. Мне пришлось в зародыше погасить ярость, чтобы вновь не сорваться.

– В сторону! – приказал Вершинский.

Я отпрянул, а он повернул кольцо замедлителя и швырнул бомбочку вниз между прутьев решетки. Через пару секунд мощно ухнуло, выбив из колодца густое облако известковой пыли. Решетка грохнула, но штырь и петли выдержали натиск ударной волны.

– Свет! – рявкнул Вершинский.

Я направил фонарь вниз, и в клубах пыли увидел Ксюшу, распластанную на полу. Но у меня сердце не успело ёкнуть, как она вскочила на четвереньки и тут же прыгнула вверх, совершенно на звериный манер. Прыжок вышел высоким, до половины глубины колодца, но достать до решетки Ксюша не смогла, и рухнула вниз, приземлившись на ноги с высоты в полных три метра.

– Полезет по стене, кидай! – Вершинский сунул мне в руку еще одну глубинную бомбочку, а сам бросился за карабином.

Но Ксюша не полезла, она снова прыгнула, на это раз не вертикально, а чуть вбок, чтобы обеспечить себе кратковременную опору. Едва ее нога коснулась стены, она снова прыгнула и уцепилась руками за прутья решетки. Я опешил, но спохватился и метнул бомочку. Та рванула на дне колодца, снова выбив в небо клубы пыли и мелких кусков породы, но Ксюша удержалась и отогнула один из прутьев решетки с такой силой, что металл со скрежетом оторвался от мест сварочного крепления. Затем она поменяла руки и с такой же легкостью оторвала от решетки еще один прут. В результате образовалась дыра, через которую Ксюше не составило труда выбраться наружу. Она подтянулась и уже через миг встала в полный рост на краю колодца, озаренная светом восходящей луны.

Обнаженная, напряженная, до предела возбужденная, полная кипящей агрессии она напомнила мне ведьму, какие устраивали шабаш в лунном свете. Без всякого стеснения расставив ноги для большей устойчивости, расправив плечи и выставив грудь, она переводила взгляд с меня на Вершинского, словно оценивая, какую из двух целей поразить первой. Я был ближе, но Вершинский опаснее, так как уже добрался до гарпунного карабина и разворачивал его наконечником в сторону колодца.

Похоже, не смотря на кажущееся отсутствие осознанности, ум Ксюши все же работал. Если бы в ней остались только звериные инстинкты, она бы кинулась на Вершинского, ведь оружием владел только он. Но она бросилась на меня, видимо от уверенности, что этим не позволит Вершинскому выстрелить. Но он все равно выстрелил, кода она почти схватила меня. Тяжелый гарпун попал ей точно в бок, кинетической энергией ее развернуло и сбило с намеченной траектории, а затем полыхнуло взрывом, раскидав нас в разные стороны. Вершинский был настроен решительно и выстрелил при нажатой кнопке инициации детонатора. Но я не ощутил ни удара, ни боли, и даже яркая вспышка с мощным грохотом не оказали на меня поражающего воздействия. Фонарь выбило из моей руки и он, погаснув, кувыркнулся в лунном свете, упал и покатился вниз по склону.

Я вскочил на ноги после падения и заметил, что Ксюша присела на корточки, опираясь руками о грунт, как пантера перед прыжком и буравит меня взглядом.

– Расческа! – прохрипела она. – Дай!

Почему эта фраза обращена ко мне, я не сразу понял, но когда Ксюша снова бросилась на меня, стало ясно, что ее целью является боевой каркас у меня за спиной. Скорее всего Ксюша считала, что расческа там, внутри, и хотела ей немедленно завладеть. При этом, когда она с рычанием рванула в мою сторону, на меня накатила новая адреналиновая волна, то ли от страха, то ли от бессилия, то ли от привычного ожидания схватки. Так или иначе, я рефлекторно ушел с линии атаки, и сделал подсечку, как на тренировках, пока взрослые еще могли их проводить. Ксюша кувырком покатилась в залитой лунным светом полыни, вскочила на четвереньки и мы с ней снова скрестили взгляды, как шпаги на древней дуэли.

Мысли в моей голове роились при этом невеселые. Было очевидно, что Вершинский собрал нас в команду всего с одной целью – получить возможность тайно использовать реликт в охоте на биотехов. Но если кроме бронированных батипланов он собирался применять реликт еще и таким образом, вливая его в кровь для создания неуязвимых бойцов, я был готов ему оппонировать, не смотря на данные обещания. Я не был в восторге даже от своего нынешнего состояния, а уж о Ксюшином и говорить нечего.

Она снова рванула ко мне, и на это раз увернуться не получилось, мы сцепились, как два мартовских кота в палисаднике, и покатились вниз с пригорка шипя, кряхтя и обмениваясь совершенно нерезультативными ударами. Я не ощущал ни боли, ни урона, хотя Ксюша пару раз со всей силы ткнула мне пальцем в глаз. Наконец мне удалось упереться ей в грудь ногой и оттолкнуть от себя, но когда она отскочила, я увидел в ее руках остатки изорванного боевого каркаса. Все вещи из него были раскиданы по склону по пути нашего совместного перемещения.

При этом, копаясь в обрывках кевлара, Ксюша ко мне лично никакого интереса не выказывала, а когда не нашла расческу, бросилась вверх по склону, едва не обнюхивая каждую упавшую вещь.

Я представления не имел, что будет, если она доберется до Вершинского и отнимет у него расческу. Но стоило мне явственно представить предмет из реликта, во мне тут же словно поселился кто-то другой, вытеснив из сознания меня прежнего. Не вытеснив даже, а попросту отняв у меня прежнего бразды управления телом. Я все воспринимал, все осознавал, вот только телом моим уже управлял не разум, а совершенно дремучие инстинкты, никак не связанные с эволюцией рода людского. Я взревел, как медведь, получивший заряд картечи в мошонку, и, наклонившись вперед так, что едва руки до земли не достали, помчался следом за Ксюшей. И цель у меня была всего одна – та самая расческа,