Адаптер - Борис Петров Страница 27

— Беджан, я так рад, что ты пришел! — старик в коляске приветливо помахал костлявой рукой

— Здравствуй, Марат. Я не мог не придти, — Беджан без брезгливости пожал ему руку.

— Да, все так быстро меняется, — вздохнул старик. Он был лысый, без бровей и ресниц. Сквозь тонкую кожу проступали нити вен и артерий, кожа обтягивала кости, на которых не осталось ни лоскута мышечной ткани.

Беджан взял коляску и кивнул медработнику. Она улыбнулась и села на ближайшую лавку, достав из кармана халата планшет.

— Она любит читать, — пояснил старик. — Знаешь, в таком месте любой начнет читать. Я познакомил ее с античной литературой, и она делает успехи.

— Она? — удивился Беджан.

— Конечно она. Ты разве сам не видишь, что это женщина. Не важно, что в нее накачали, она все равно остается женщиной, — он приветливо помахал медработнику, женщина улыбнулась и поправила белую шапочку, не желавшую ровно держаться на отросших до ушей волосах.

— Я стараюсь не думать об этом.

— И правильно, незачем об этом думать. Но у меня больше ничего нет, остается только думать, — старик поднял руку, и они остановились. Он долго смотрел на луну, считал про себя звезды и улыбался. — Расскажи, как моя сестра? Я боюсь, что не выдержу.

— Она все вспомнила. У нас есть время, тебе нечего бояться.

— Кроме смерти. Но я ее не боюсь, — старик тихо рассмеялся. — Мне иногда кажется, что я давно уже умер, вот донашиваю тело, а сам уже где-то далеко отсюда.

— Мне трудно это понять.

— Тебе и не надо ничего понимать, — старик строго посмотрел на Беджана. Сейчас он был очень похож на Мару, умевшую смотреть точно также. — Поехали. Меня выпустили ненадолго, и я хочу проехать этот парк в последний раз.

Беджан покатил коляску, совершенно не чувствуя веса. Коляска отключилась, решив, что ее помощь больше не нужна. Проехав по аллее до конца, они свернули на темную дорожку, выводящую к забору.

— Как Эмир? Этот придурок ничего не натворил?

— Ваша мать убила его сегодня за ужином, — без эмоций ответил Беджан. Смерть Эмира никак не отозвалась в нем, сплошная липкая пустота.

— Что ж, так оно и должно было кончиться. Ты этого не знаешь, но мать часто навещала меня. Когда она бывает в себе, тогда она приезжала ко мне. И мы гуляли. Она любила эту дорожку, где никого не видно. Она несчастная, мне ее искренне жаль.

— Да, ты прав.

— А Мара знает? Она оставила себе новое имя?

— Да, она теперь называет себя Лиз. Про смерть Эмира она ничего не знает.

— Жаль, что мы так ни разу не встретились, — старик тяжело вздохнул. — С другой стороны так лучше для нее. А как малыши, ты забрал их?

— Да, все сделано. Мы ждем, когда Мара выйдет.

— Я волнуюсь. Зря она навязала на себя эту Ю-ли. Бросила бы ее и все. Она слишком слабая, я знаю это. Не думай, что мы тут ничего не знаем друг о друге. Я знаю ее донора. Я думаю, что он не выдержит.

— Это плохо, тогда у нас будет меньше времени, — Беджан повернул обратно, идти вдоль забора не разрешалось.

— Я вот все думаю и надеюсь, что вся эта подлая система рухнет, — сказал старик после долгого молчания.

— Не рухнет, но изменится. Система слишком устойчива, и люди не захотят перемен. Большинство все устраивает, и мало кто захочет менять понятную жизнь. В их понимание это означает, что жизнь справедливая.

— Да-да, я все это понимаю. И все же верх надо срезать. Пускай, и придут такие же, ходившие в слугах у этих. Все равно ненадолго всем дадут вздохнуть свежего воздуха. Как бы тебя не топили, бывает, что хватка ослабнет, и тогда всплывешь, увидишь солнце, вдохнешь чистого кислорода. И пусть тебя тут же утопят обратно, но память останется.

— Ты слишком это идеализируешь, — покачал головой Беджан. — В этом ты полная противоположность Маре. Она не верит в перемены, и я не верю.

— Но ты же пытаешься их совершить. Почему ты это делаешь?

— Я дал обещание отцу. Ты прав в том, что будут перемены, кратковременные и многие их не заметят, но они будут вынуждены поменять правила на самом верху. Да, я знаю, что это игра высших, что нас используют, но и мы используем их. Разве не так?

— Все так. Ты знаешь свою смерть, и те, кто руководил тобой, они первые будут требовать твоей казни.

— Они не знают, что мы решили, этого не знает и Мара, иначе бы они вытянули все из нее.

— Она не будет против. Для меня главное, чтобы ее детей не ждала наша судьба. Пусть проживут обыкновенную и пресную жизнь. Нет ничего хорошего быть важной государственной функцией. Неужели и у них там то же самое?

— Никто не может знать, кроме тех, кто имеет доступ. Думаю, что система похожа. Мы слишком низки, чтобы это понять.

Запищал браслет старика. Он вздохнул, и Беджан повернул к аллее.

— Вот и мое время вышло. Получается, что во всех смыслах, — старик тихо засмеялся. — Я вот никак не могу себя вспомнить. Я помню себя только таким дряхлым, источенным и изъеденным. Сколько во мне осталось от меня? Не знаю, никак не могу подсчитать. Я придумал себе воспоминание. Мы еще малыши и вместе. Рядом с нами наша мать, пускай этого и не было, и мы счастливы. Пусть так будет! Сделай так, Беджан, сохрани Мару и детей, тогда…

Он замолчал и протянул руку. Беджан пожал, почувствовав, как старик вложил все силы в последнее рукопожатие.

— Прощай, Беджан. Не говори обо мне Маре.

— Она спросит, и я не буду врать, — покачал головой Беджан.

— Может ты и прав. Слишком много вранья окружает нас. Делай так, как чувствуешь. Прощай.

Беджан крепко пожал его руки, чувствуя, как мертвенный холод пронизывает молодого старика, забираясь под кожу, стискивая сердце. Медработник покатил коляску к корпусу, А Беджан никак не мог унять дрожь в теле. Они всегда разговаривали загадками, оставляя в недосказанности большую часть того, что копилось в душе.

15. Город роботов

Беджан шел по ночному парку, ускоряясь с каждым третьим шагом, считая про себя, пока не перешел на бег. Камеры тут же засекли бегущего человека. На браслет пришло уведомление, что он может быть в опасности, не требуется ли помощь. Беджан отменил все