Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Александр Тебеньков

Темна вода во облацех

Глава 1

1

Потолок проявился так, как и положено после наркоза — чуть смутно и не в фокусе, но через три-четыре секунды поле зрения расширилось до нормального, и он приобрел реальный вид... Буквально только что перед глазами подрагивала светло-серая потолочная обивка фургона «Скорой помощи» и вот — на тебе! — высокий беленый потолок больничной палаты.

«Лихо, очень даже лихо работают ребята! — подумал Баринов. — Я, конечно, не анестезиолог, но все ж таки в наших клиниках похожих препаратов точно не имеется».

А про больничную палату он подумал чисто интуитивно, продолжая ассоциативный ряд.

Стараясь не крутить головой по сторонам, чтобы не давать лишний козырь тем, кто может за ним наблюдать, он, спустив ноги на пол, сел. Словно продолжая находиться в ступоре, скрестил руки на груди и тупо смотрел прямо перед собой, тщательно имитируя «состояние не стояния». Мол, дайте прийти в себя, а вы уж регистрируйте мои реакции на новое место нахождения и на новый статус.

Палата одиночная и весьма специфическая. И явно не минздравская, скорее, узковедомственная... Ну да, особенно если вспомнить, как он здесь очутился.

Большое глухое окно с матовыми стеклами, наверняка небьющимися, перед ним металлический стол и такая же табуретка, наглухо прикрученные к полу, напротив кровати дверца встроенного шкафа без ручки, но с вырезом для пальцев... Вот, собственно, и вся обстановка. Ах, да, само лежбище. Широкая кушетка или тахта, тоже металлическая, и тоже не сдвигаемая, по бокам лежанки поблескивают никелированные крепления для ремней фиксации. Ни подушки, ни простыни, ни одеяла — лишь упругий матрац с подголовником, на нем сменный чехол из плотной серой бязи...

Та-ак... а где же дверь? А-а, вот и она, как и положено, напротив окна. Пригнана неплохо, если бы не едва заметная щелочка по краям, да круглая замочная скважина, догадаться затруднительно. Дверной-то ручки нет!

Его переодели, и на нем, скорее всего, больничная пижама — синяя куртка взапах без завязок и без карманов, широкие штаны на резинке. Нижнего белья не чувствовалось. Он пошевелил пальцами ног — и босиком.

Так-так-так!..

Но и переигрывать не следует. Можно начинать «приходить в себя».

Рекогносцировка сделана, с большей точностью определиться все равно не получится. Зато сознание чистое, ясное, голова как стеклышко, и более-менее понятно, что последует дальше и как при этом нужно держаться. Ну а уж стиль общения придется выбирать на ходу, в зависимости от того, кто сейчас к нему пожалует — сам «хозяин» или его «шестерка»... Ладно, сымпровизируем, чай, не впервой!

А сейчас самое время сыграть «на публику», демонстрируя и испуг, и растерянность, и свое деморализованное состояние. То есть то, чего от него ждут... Итак, начинаем спектакль одного актера. Можно без аплодисментов и выхода «на бис».

Баринов поднялся, теперь уже по-настоящему принялся осматриваться.

Первое впечатление не обмануло, просто открылись новые детали.

Стандартный светильник из двух люминесцентных ламп утоплен в потолок и закрыт прозрачным материалом, видимо, небьющимся. Такой же светильник, но размерами поменьше, точно так же размещен в стене у изголовья кровати. Забавно, что выключателей нигде не видно... Стол и табурет действительно крепились к полу... А вот и первая неожиданность — за небольшой дверкой с вырезом для пальцев оказался не стенной шкафчик, как думалось, а очень даже прилично оформленный санузел. Присутствовал умывальник из нержавейки с рычажным краном, напольный душевой поддон, задернутый прозрачной пластиковой занавеской, а также металлический унитаз, напоминающий аналогичный прибор в самолетах. Ни зеркала, ни полочек или шкафчиков, положенных в подобных местах, равно как мыла, мочалки, полотенец и зубной пасты, не просматривалось, лишь на закрытой крышке унитаза сиротливо розовел начатый рулон туалетной бумаги.

«Ну, ладно, с этим делом погодим, — усмехнулся про себя Баринов. — Как говорят в народе, время в сортир, но мы не ели!»

И повторил то же самое вслух, громко и раздельно, только в более грубой и вульгарной форме. Опять же, из расчета на публику. Не может такого быть, чтобы его не наблюдали, в крайнем случае, не слушали. Он еще раньше отметил подозрительные вентиляционные решетки под потолком — две штуки в санузле и аж три — собственно в палате.

Не торопясь, умылся по пояс, попутно обследовал локтевые сгибы. Точно, четыре дырки, причем одна совсем свежая. И это не считая двух внутримышечных инъекций, которые он точно помнил. Серьезная заявка... Поколебавшись, вытерся полой пижамной куртки — а чего тут перед ними стесняться? — и вышел в палату, подспудно ожидая чего-нибудь новенького.

Так и есть — у входной двери, по-прежнему закрытой, стоял сервировочный столик на колесиках.

— Наконец-то догадались, — чуть брезгливо сказал он. — Учи тут вас хорошим манерам. В приличных местах, например, так положено: напои, накорми, спать уложи — а уж потом разговоры разговаривай.

Ни вилки, ни ножа в этом заведении не полагалось, пришлось управляться ложкой. Обед оказался так себе, хотя съедобен: салатик из свежих огурцов с помидорами, куриный суп-лапша, гуляш с гречкой, четыре приличных ломтя пшеничного хлеба, компот из сухофруктов. Прилагалась даже прохладная бутылка пива «Tuborg» — то ли датского, то ли голландского, Баринов не знал, да и раньше пробовать не доводилось.

Оказывается, он в самом деле проголодался, не оставил на тарелках ни крошки. Пиво, естественно, выпил, а компот лишь пригубил и отставил — сейчас бы пару чашечек черного кофе! И, пожалуй, сигарету...

Но тотчас же накатилась сонливость. Да такая, что он на ватных ногах едва добрался до туалета, а потом буквально рухнул ничком на свою тахту-топчан и мгновенно провалился в сонное беспамятство.

Правда, напоследок успел подумать обрывочно: «Чего они там намешали?.. Эх, потерял-таки бдительность, черт...»

2

Открыл он глаза в той же палате, только за оконным стеклом на этот раз была темнота. Верхний свет не горел, зато светильник в стене у изголовья давал вполне приличное освещение, можно было бы даже читать. Имелось бы, что.

Сервировочный столик, на который он успел составить использованную посуду, из палаты исчез...

Ха, а что это на столе? Никак, книга?

Он поднял увесистый том и не выдержал, расхохотался во все горло. Не на публику, для себя.

— Ах, Федор Михалыч, Федор Михалыч! — сказал он громко, отсмеявшись вволю. — Писали себе и писали, и не