Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова Страница 32

Марта часто говорила про Цабрана, перебирала детали. Девочки устали от повторений одного и того же, но виду не показывали. Понимали, что Марте важно оживлять его в разговорах.

Ближе к первому сентября зарядили дожди. Арбузные развалы возле метро сменились старушками с гладиолусами, началась школа. Седьмой класс. Формально седьмой, а фактически шестой – четвёртый-то они пропустили, скакнули сразу из третьего в пятый. Два года назад Марта сильно удивилась этому, а потом привыкла, приняла как должное. Ей отчего-то показалось, что так они быстрее закончат школу. Хотя классов тоже сделали одиннадцать, это почему-то не смущало. Всё равно раньше, раз пропущен целый год.

В Битце тренировали её силу. Марта подцепила в себе, поняла: оно работает, если думать о Цабране. Её тоска по нему была колодцем, из которого можно черпать невидимым ковшиком. Ковшик – на спорт, ковшик – на маридские фокусы. Особенно хорошо получалось с жидкостями: она уже умела не только закручивать воды Чертановки в воронки, но и «лепить» всякие фигуры: морскую звезду, ровный, правильный шар, похожий на Землю в миниатюре.

Девочки были в восторге. Марта опасалась, что Соня с Майкой будут ревновать друг к другу, но они, наоборот, сдружились так быстро, что ревновала иногда Марта. Рыжая часто говорила, что они с Соней похожи – ведь Гамаюнова столько дней пробыла берёзкой, что теперь почти скогсра.

Соне продолжали сниться сны. Очень яркие и реалистичные: она могла дотронуться в них до любого предмета и запомнить, какой он на ощупь. Первой осенило Майку: Соне снилась та сторона!

Например, город Агарес. Соня называла детали, которые помнила Марта, в точности описала зоосад, главную площадь, вокзал. Снилась ей и Московь.

Соня говорила, что столица в её снах намного круче и красивее. Город действительно стоит на семи холмах и окружён пятью морями – а не как у нас, когда всё это просто слова. Ну ладно, холмы ещё можно обнаружить, взбираясь в горку на Таганке или в Китай-городе, а моря? Вот где моря? Что это за ерунда вообще – порт пяти морей?

Теперь ясно, что всё идёт с той стороны – там моря настоящие, город стоит на воде и холмы о-го-го. В нескольких, как в высотных зданиях, жили люди, а в одном, Боровицком, был внутри лифт – он вёл прямо к Красной площади, которая там называлась Красивой. А ещё к Соне в этих снах приходило странное существо – говорящая книга. Девочки заворожённо слушали. Марта всё время спрашивала, не снился ли ей Цабран.

Но её брата Соня больше не видела.

9

Птичьи названия поднимали Соловью настроение. Крылатское. Парк «Сокольники». Воробьёвы горы.

Горы были лучшие. Он обожал стоять там. На реку смотреть, на кольцо «Лужников», на торчащий вдали Кремль, на только что достроившееся здание Академии наук с золотыми параллелепипедами последних этажей, похожими на мозги. Несколько лет назад тут был пляж – прямо под холмом, на котором стоит МГУ, – и Соловью нравилось наблюдать за копошением полуголых людей.

Университет, с его шпилями и ампирским величием, ему тоже нравился, хотя старый деревянный дворец[31] был привычнее и уютнее. Жаль, что его французы сожгли. Роскошь всегда манит тех, кому хочется эту роскошь спалить. Поэтому Тима совершенно не жалел о потерянном, ни в первый, царский, раз, ни во второй – когда пришлось сдать Илюше всё награбленное.

Он больше не хотел привлекать внимание. Его устраивал статус инкогнито. Кому нужны самодельные стеллажи в Гнезде? Они были ценностью только для него.

Вон Гасиончик наворовался, и что? Прячет украденное добро по ту сторону, пользоваться не может, боится. Вдруг отнимут? Ковры, колонны, статуи, диваны веками пылятся в его сокровищнице. Какой в этом смысл?

С Воробьёвых было удобно искать. Здесь быстрее включалась тяга, находились иголки в стогах сена. Ради этого Тима пришёл сюда и сегодня.

Сентябрьский ветер трепал замёрзшую невесту, сдувал и платье, и фату на жениха. На перилах смотровой площадки зябко ссутулился кудрявый парень в наушниках: чёрная дужка ободком приглаживала вихры, провод тянулся к плееру на поясе. Слева от него стоял натянутый на мольберт холст с румяными куклами в русских народных сарафанах и бабами на самовар: и те и другие были наколоты на булавки. Справа на раскладных стульчиках были выложены мундиры, ордена, фуражки с ремешками в виде золотых косиц, папахи. Его подельник спал, положив руки и голову на товар.

По небу ходили тучи, быстро-быстро. Тима снова пожалел, что Столас так не любит вылезать из Гнезда. Ворчит всё, ворчит, золотые насесты вспоминает, а сам ни одно место не любил так сильно.

Сосредоточиться: Крым, Аю-Даг, детская площадка… Где ты, девочка-двусторонник?

По мосту ехали машины. Торчали островерхие высотки – близнецы Университета: гостиница «Украина» неожиданно соседствовала с Останкинской башней, здание МИДа[32] возвышалось над городом ступенчатой скалой.

И вдруг позвало. Поманило. Соловей остался на месте, а взгляд его понёсся по улицам, лавируя между домами и деревьями. Для равновесия он облокотился на парапет и не шевелился: чтобы не упустить след, не потерять ниточку. Ниточка вилась долго, закружилась голова. Юго-запад Москвы, какой-то парк… серо-синие дома, похожие на раскрытые книги, со стеклянными перешейками переходов…

Наконец он довольно распрямился, зацепив когтем название:

– Соловьиный проезд. Прекрасно!

Лет пятнадцать назад, когда улица появилась в Москве, Тима вообразил, что она названа в честь него, но Столас тут же развеял его горделивые думы: проезд тянулся в Ясенево вдоль Битцевского парка, откуда по весне неслись соловьиные трели. Ну ничего, ничего, всё равно замечательно.

Через час он уже стоял там. Сзади – куцые новостройки с ободранными балконами, заколоченный магазин. Спереди – тёмно-зелёное, густое, влажное. Он шагнул с асфальта на размокшую тропинку, и та чавкнула.

10

– А вы знали, что, если тяжело кому-нить в глаза смотреть, нужно в переносицу уставиться, а человеку будет казаться, что в глаза?

– Зачем вообще смотреть кому-то в глаза, если это тяжело?

– Ну не знаю, завучихе какой-нибудь… Или вон Рыжая, она ж если вперится, люди сразу к ней привязываются и делают то, что она хочет. Может, ей это не всегда нужно. Так что – переносица!

– Блин, девули, у меня такой насморк, будто внутрь головы бетон залили!

Девочки шагали по пасмурному лесу к реке, к своему обычному месту. Они его приспособили под себя: Мишаевы притаранили с хоженых троп лавку, Майка с Мартой соорудили между двух деревьев что-то типа навеса из плёнки и старого зонта. Можно было сидеть даже в дождь.

– Ты сегодня какая-то рассеянная, – сказала Марта Соне, которая не