Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова Страница 31

Тима навострил уши. Слушал.

– Соловей, ты иди, иди, – Гасиончик опомнился. – За отчёт спасибо. Изучу. Если что новое узнаешь по телевизорам – сразу сообщи.

Осторожно, чтобы не улыбнуться его деловому тону, Соловей шагнул назад. В приёмной всё же не удержался, опустил голову, хмыкнул в воротник. Леночка глянула на него удивлённо.

В Гнездо Тима пошёл пешком. Даже ливень не мог заставить его спуститься в метро, в это сырое подземелье, где жили шиншиллы. Брр.

Дождь что-то разошёлся. Бил по асфальту, надувал пузыри. Джинсовка отяжелела. В голове плавало два слова: «резервуары» и «портал». Осторожно, боясь растерять, Соловей нёс их Столасу.

6

Как лечить ожоги у скогср, Зейнеп знала. Для этого даже записи не нужны – алоэ, календула, настойка из сухих цветков липы. Ромашка, шалфей, чистотел – от воспаления. Настой подорожника и заживляющий заговор.

Но вот что делать с водяными? Она копалась в своей врачевательной тетрадке. Слишком мало знала она про сьор, про их травмы и здоровье, а уж таких обожжённых ни разу не видела.

Демерджи же в воде – примочку не сделаешь, компресс не наложишь, бинтом не забинтуешь. Череда? Капустный лист?

С утра она сходила на базар, купила у рыбаков свежей рыбы. Демерджи не ел и не открывал глаз. Она перемолола рыбу в пюре, забрала немного в кондитерский шприц и выдавливала ему в рот. Сьора, не жуя, сглатывал.

Ожоги его на вид стали немного получше – вероятно, помогала вода, кто его знает, сколько времени он лежал на берегу своей подземной речки и сох.

Она запомнила слова Соловья о стерильности и теперь старалась следить за этим: меняла, доливала из колодца.

Её крючковатый палец полз по строчкам. Это не это, и это тоже – не то. И вдруг.

Барсучий или медвежий жир.

Палец уткнулся в рисунок: деревянная пиала, а в ней – нечто белое, похожее на заварной крем. Жир не сушил и не стягивал кожу, не смывался водой.

Тут же она вспомнила, что на рынке, рядом с мёдом (вафли пчелиных сот на лотке), стоял какой-то тёмный человек (его прилавок украшали лосиные рога), продававший шкурки, копыта и что-то похожее. Память её не подвела: это действительно оказался медвежий жир, закатанный в банку, как солёные огурцы.

Купив две на следующее же утро, едва открылся рынок, – она постаралась не соприкасаться с тёмным человеком руками, не поднимать глаз и поменьше говорить – противен он был ей, противен, – Зейнеп принесла медвежий жир домой и, откупорив его обычным консервным ножом, щедро намазала Демерджи все больные места.

Это было трудно. Он не сопротивлялся, но и не помогал. А надо было осмотреть всё тело.

– Кто ж тебя так? – спрашивала Зейнеп, ворочая водяного в бочке. – А? Скажи.

Но сьора по-прежнему не открывал глаз.

7

От Ахвала не было никаких вестей. Выходит, обманул Сонькин сон. Никакой не вещий он был. Так, совпадение.

Её желание видеть брата зарубцевалось, лежало внутри. Нельзя хотеть того, чего нет. Стремиться к тому, что невозможно. В раздевалке она положила чехол с ракеткой на скамейку, сняла с шеи ключ от шкафчика.

Марта выиграла отборочный турнир. Такого не случалось никогда. Душевная боль сделала её сильней в теннисе. Страдания перемалывались в спортивную злость и таким образом выходили наружу. Становилось легче. Марта сняла футболку, вытерла ею лицо и подмышки. Соня заняла второе место, Майя – восьмое, Лизка – пятое. Вылетела только Тина. «Больно хотелось», – сказала она и не приняла никаких утешений.

– Так что ты решила? – Лизка открывала соседний шкаф.

Марта хотела было уточнить, насчёт чего, но по нарочно равнодушному тону поняла, что та снова про Тимаева.

На выходных у них в спорткомплексе было первенство по боксу в нижнем весе. Марта с девчонками пошли поддержать ребят, с которыми были вместе в лагере. Встретили синхронисток[30] Асю и Тасю Морозовых – те приехали аж из Филей. Пока Тася ходила в туалет, Ася по секрету разболтала им, что сестра рассталась с Женькой Тимаевым, но хочет помириться. Вот они и притащились «типа болеть». Лизка очень расстроилась из-за этого «рассталась» – значит, между ними что-то было, по крайней мере, эта худющая рыбина Морозова так считала.

Женя боксировал с хлюпеньким мальчиком. Его шорты нелепо задирались, являя зрителю белые трусы. Судья наклонился и перекрестил руки. Он что-то говорил боксёрам, свистел. Потом поставил их по бокам от себя и поднял Женину руку вверх. На скуле у Тимаева наливался небольшой синяк.

Женя получил тёмную медаль. Бронза. Взял её в руки, не снимая боксёрских перчаток. Рассматривал. Девочки похлопали, попрощались с Морозовыми и направились к дверям. Но Тимаев догнал их, пропихиваясь сквозь толпу.

– Веснова! – крикнул он. – Можно тебя?

Как бы билось её сердце в июне!

Лизка ускорилась, чтобы побыстрее исчезнуть. Марта с Тимаевым отошли от стеклянных дверей, в которые вытекали люди.

– Чего?

Женя всё ещё держал медальку в руке.

– Хотел сказать. Хотел посвятить. Тебе. Свою победу тебе.

– Ты бронзу взял.

– Да. Своё третье место.

– Поздравляю. – Тут Марте стало его жалко. – Спасибо. Большое. Славно.

– Давай, может, в кино сходим? Как-нибудь.

Честно говоря, Марта растерялась. Да, ей было не до него, да, он нравился Лизе, и да – наябедничал тогда Василию Викторовичу. Но белёсые брови и улыбка остались на месте, а ещё Женя радовался третьему месту – и радость эту пытался разделить с ней. Было дико приятно, что уж там: Лизка звонит ему и ставит любимые кассеты, Тася ехала через весь город мириться, а он вот стоит перед ней с медалью, в зелёных своих шортах.

– Март! – Лизка больно ткнула её под ребро, вырывая из воспоминаний. – Ну так что? Пойдёшь с ним?

Марта села на скамейку. Лизка рядом, сгорбилась.

– Я… ты знаешь что, – сказала Мишаева-младшая. – Ты иди, если хочешь. Он тебя позвал, не меня, всё по-честному.

Про кино на выходных они вроде договорились, но за прошедшие два дня Женя не позвонил.

– Не, – Марта мотнула головой. – Никуда я с ним не пойду. Не расстраивайся ты так.

Марта положила красную, натёртую ракеткой ладонь Лизе на колено, но та резко вскочила, схватила полотенце и почти бегом направилась в душевые

8

Девочки привыкли собираться в Битце. Не торопясь, вечер за вечером, они рассказали друг другу всё: Марта и Майя – про Балама и Медведя, Соня – обрывочные воспоминания о том, как была деревом, Мишаевы – про пожар в столовке и обрушившийся навес.