Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова Страница 25

Ни один мужчина в городе не посмел бы сказать «нет» моей девочке, а он отказал. Ламия окаменела. Её человеческая душа умерла, осталась только змеиная. В гневе она взяла у сестры быка и наслала на Бильгу. Энкуба встал плечом к плечу с другом.

Вдвоём они умертвили создание Селенит в нелёгкой схватке. Я следил, чтобы в неё никто не вмешивался. Я думал, что Ламия увидит упорство и несговорчивость Бильги, успокоится и сможет усмирить себя. Но случилось наоборот. Ночью, исподтишка она убила Энкубу – самое дорогое, что было у Бильги.

Энкуба не смог поднять на неё меч: много раз они ходили на охоту, ели вместе и спали рядом.

Горе разразилось в городе. Люди любили Энкубу, восхищались его смелостью и благородством. Они оплакивали своего героя. Похороны Энкубы окончательно сделали нас кровавыми чудовищами. Пришлось вспомнить слова Ша: только страх сопутствует настоящей власти.

Тогда я собрал на площади самых богатых и влиятельных из людей и объявил новые правила: жизнь моя и девочек отныне будет проходить в зиккуратах. Я отберу два десятка юношей, которые станут прислуживать нам во дворцах. А дабы питаться, нам, как и любым богам, нужны жертвоприношения. Я предложил знати выбрать четырёх жрецов, которые будут кормить нас по очереди. Тимсах и Ястреб отныне могли насыщаться так, как им заблагорассудится.

Я говорил и видел, как растёт их ужас. Когда я закончил, купол страха полностью защищал девочек. Править городом я поставил Бильгу, чтобы показать, что справедливость не чужда мне.

6

Бильга был убит горем. После смерти Энкубы он ушёл в пустыню и скитался там сорок дней. В пустыне он понял, что путь каждого человека лежит к смерти. И ничто – ни сила, ни красота, ни богатство – не может изменить это.

Когда он вернулся, борода его была уже не такой рыжей, а вокруг глаз чернело. Ему сказали, что Ваал сделал его главой города, но Бильге это было не нужно. Не имея возможности отомстить Ламии, которую я охранял, Бильга собрал отряд из самых сильных мужчин и увёл их за собой.

Годы шли. Люди передавали из уст в уста мифы о его странствиях, меняли детали и подробности, но главное было неизменно: Бильга стал великим воином и покорителем неизведанного.

Но не было у него ни любви, ни друга.

Не выздоровела после случившегося и Ламия: стала убегать из зиккурата и нападать на людей по ночам. Чем меньше и беззащитнее человек, тем большее удовольствие она получала от охоты.

В один день пришла весть о смерти Бильги. Я боялся за Ламию, как она примет это известие, ведь она так любила его. Селенит вызвалась сообщить ей. Ламия скользко улыбнулась и прошипела: «Он получил то, что заслужил».

Больше всех в заточении страдала Селенит. Я запретил ей покидать зиккурат, но по ночам она превращалась в ящерицу и гуляла по городу, никем не узнанная.

Днём же Селенит редко покидала помещения, и кожа у неё стала бледно-зелёная, а вся любовь уместилась в Буэре, Хорте и камнях. Всякие приносили горняки драгоценности по моему приказу: белые, прозрачные, лунные, красные. Только смарагда[27] она не любила. Пятилась от него, закрывала лицо.

Моя власть росла, хоть я больше не появлялся среди жителей города.

Шли годы, менялись поколения, люди научились писать клинышками на глиняных табличках. Они постепенно забывали наш истинный облик. Мастера по камню теперь изображали меня с головой Небесного быка и крыльями Ястреба. Ламии же придавали черты Буэра: львиную морду и тело козла. Селенит рисовали плачущей, в окружении невиданных питомцев, со змеями в руках. Память о ней была самой доброй. Люди грустили по «хорошей, любящей богине».

Они теперь сами строили дома, сами орошали почву. Я более ни в чём не помогал им. Я больше не любил их. На площади меж зиккуратов люди поставили капища и сами приносили младенцев. Они могли отдавать нам баранов или телят, но выбирали собственных детей. Это была изысканная пища.

Город стал называться Баальбеком – в мою честь.

7

Он пришёл в начале весны. Поселился у одного пахаря на окраине. Скоро по городу поползли слухи, что он такой же, как я. Когда разговоры дошли до моих покоев, я впервые за долгие годы покинул дом.

Он сидел на своём медведе, сложив ноги крест-накрест.

– Приветствую тебя, Балам! – произнёс я. Это был один из моих братьев.

– Ну, здравствуй, Агарес, – назвал он меня глубинным именем, и, услышав его впервые за сотни лет, я вздрогнул. – Хорошо у тебя тут! Какое хозяйство развёл!

– Зачем ты здесь? – спросил я, потому что знал, что ифрит не придёт к ифриту просто так.

– Где твоё гостеприимство? – изумился он. – Напои меня, накорми. Покажи город. Потом потолкуем.

Несколько дней мы пировали, пригласив священнослужителей и высшую знать Баальбека. Девочки сидели по бокам от меня, Хорта и Буэр – у их ног. Люди, отвыкшие от нашего облика, робели, теряли дар речи. Я мог предсказать без особого труда, что жрецы, оказавшиеся у нас на пиру, приобретут потом небывалое уважение и почёт в народе, будут считаться мудрецами.

Когда Балам пресытился, наступила пятая ночь. Своды главного зала зиккурата были очень высокими, и медведь брата увеличился до размеров гигантского слона. Он спал, а Балам привалился к его боку.

– Мы собираем армию, – вальяжно сообщил он. – Хотим поработить их всех, – он кивнул на спящий за окном город. – А потом доить, как они сами доят коз. Я пришёл сказать, чтобы ты примкнул к нам.

Я скрестил руки на груди.

– С чего ты взял, что я захочу этого? Жители Баальбека любят меня. Здесь живут мои дочери.

Балам рассмеялся:

– Я ничего не смыслю в любви, брат. Зато я хорошо понимаю, что такое страх. Эти люди замирают от ужаса, лишь тебя завидев. Как им и надлежит.

Я молчал.

– И мы оба прекрасно знаем, что змеи тебе не дочери, – продолжал он. – Ифриты вышли из огня. Ламия и Селенит – бергсры, духи гор. Однако из них получатся хорошие воины. Бери их с собой.

– Девочки не будут помогать, – уверенно сказал я.

– Тогда давай попробуем их заставить.

Тень промелькнула за колоннами, я посмотрел туда и увидел, что дальняя стена зала шевелится. Сотни ящерок убегали во все стороны. Я понял, что дочери всё слышали.

– Послушай, – Балам протягивал мне мешочек из воловьей кожи, – тут смарагдовые ожерелья. Бергсры их боятся. Надень змеям эти бусы на шею, пока они спят, а когда станут камушками у них глаза, собери в шкатулку. Без глаз они будут кроткими и покорными.

Я