Гоцюй - Джин Соул Страница 25

А-Цинь раскрыла ладони и потрясённо охнула.

Это было маленькое вихрастое чёрное пёрышко.

36. Растревоживший душу сон

А-Цинь ошеломлённо крикнула ему вслед: «Эй!», но чёрная точка в небе уже исчезла. Пёрышко обжигало руки, и первой мыслью А-Цинь было его выбросить. Это ведь неопровержимая улика, что он был здесь. Всё остальное можно как-то объяснить, даже чужой платок, но это… Она поспешно спрятала его в рукав и воровато огляделась.

– Сколько мороки с этим глупым вороном! – сердито пробормотала А-Цинь.

Настроение у неё испортилось, она поглядела на поле и решила, что ничего с ним не сделается, если она вернётся домой, вместо того чтобы сидеть здесь до сумерек. У Минчжу уже вряд ли вернётся, а любой другой воришка непременно попадётся в ловушку или попросту не додумается, что это поле чжилань. Не полезет же он в грязь, чтобы это проверить?

Мысли у А-Цинь в голове бродили странные, и она никак не могла уловить нужную. Поступки и слова У Минчжу логике не поддавались, он говорил странно и вёл себя странно. Неужели все вороны такие… чудные? Как он себя расхваливал, со стыда сгореть можно! Так даже павлины не делают, а уж те-то любят перед другими птицами выпендриваться и постоянно поглядывать на себя в зеркало. У Минчжу наверняка тоже этим грешит. Может, у него в роду не только вороны были, но и павлины. И пёрышко это он ей всучил только потому, что слишком много возомнил о себе, верно?

Она была неопытна, потому не понимала, что всё это попросту ухаживания.

Было ещё одно, что смущало её.

Дома А-Цинь вытащила припрятанное под половицей пёрышко – то самое, что выпало из крыльев её покойной матери, – и положила его на стол рядом с вихрастым пёрышком У Минчжу. Они выглядели очень похоже, но цвет принадлежавшего ворону был глубже.

Матушка говорила, что в ней пробудилась кровь чёрной вороны, потому у неё было чёрное оперение, а это означало, что А-Цинь, родившуюся золотой птицей, можно считать прямым потомком Цзинь-Я. А-Цинь не слишком хорошо понимала логику наследования, но это отчего-то делало её самой важной птицей на горе Певчих Птиц. Чёрные вороны отличаются от серых, так не делает ли это их дальними родственниками воронов, которые считают себя прямыми предками Цзинь-У? Если она об этом у У Минчжу спросит, он наверняка рассердится.

А-Цинь крепко зажмурилась и помотала головой. И почему все её мысли, даже смутные, всегда сводятся к этому воришке?!

Хорошенько разглядев оба пера и так ничего не решив, А-Цинь припрятала их в тайник и легла спать. Певчие птицы ложились и поднимались рано, и обычно она засыпала сразу, но в этот раз, растревоженная мыслями, долго ворочалась с боку на бок и никак не могла улечься удобно. Когда же она заснула, ей приснился странный сон.

Будто она очутилась где-то, где всё вокруг казалось размытым, как рисунки на земле после дождя. Сколько ни приглядывайся – не разглядишь. В туманной дымке вокруг маячили какие-то тёмные тени, и А-Цинь отчего-то подумала, что это призраки тех птиц, чьи крылья были отрублены и развешаны в храме. Стоило на них посмотреть – и они таяли, будто пристальный взгляд их плавил. А-Цинь сложила ладони и пробормотала какие-то извинения… кому и за что? Она и сама не знала.

В этом тумане вилась тонкая чёрная ниточка, словно приглашая следовать за собой. А-Цинь подцепила её пальцем – нить рассыпалась на множество пылинок, и туман вокруг неё будто разъело. А-Цинь, подумав, протиснулась в образовавшуюся прореху и тут же прикрыла глаза ладонью. Очень ярко! Золотое сияние, похожее на солнечное, исходило от вращающегося прямо в воздухе золотого пёрышка. А-Цинь ухватила воздух пальцами, но до пёрышка невозможно было дотянуться. Оно растаяло миражом, золотое сияние пропало, и А-Цинь оказалась в кромешной тьме, в которой всполохами звёзд появлялись и исчезали какие-то блестящие белые сферы, похожие на бельма слепых птиц. Это было очень страшно. А-Цинь опять зажмурилась.

«Золотые крылья погубят гору Певчих Птиц!» – несколько раз отозвалось у неё в голове голосом кликуши-Кукушки. А-Цинь задрожала и присела на корточки, закрывая голову руками.

– А-Цинь, – ласково позвал её кто-то.

А-Цинь нерешительно приоткрыла глаза и увидела невдалеке родную мать, манящую к себе. Выглядела она точно так же, какой А-Цинь её запомнила, вот только тени она не отбрасывала, а в глазах не было зрачков. Но А-Цинь всё равно бросилась в её объятья и захлебнулась рыданиями:

– Матушка! Матушка! Я так по тебе соскучилась!

Если бы она не смогла её обнять, сердце точно разорвалось бы от горя. Но духи сна, вероятно, над ней сжалились. Объятия казались реальными, А-Цинь могла чувствовать ускользающее тепло и запах матери, память воссоздала их с устрашающей точностью.

– А-Цинь, бедная моя А-Цинь, что же с тобой сделали? – проговорила госпожа Цзинь, гладя дочь по голове.

А-Цинь непонимающе поглядела на мать. Лицо той было печальным и влажным от слёз.

– Матушка? – позвала она нерешительно.

– Ты ведь сохранила моё пёрышко? – спросила вдруг госпожа Цзинь.

А-Цинь кивнула, не понимая, отчего матушка вдруг заговорила об этом. Ей столько хотелось рассказать! И об У Минчжу тоже…

– Береги его и всегда носи при себе, – наказала госпожа Цзинь. – Оно может спасти тебя. Но только один раз. В нём заключена частичка моей души.

– Спасти? От чего? – растерянно спросила А-Цинь. – Матушка, ты говоришь загадками.

– А-Цинь, бедная моя А-Цинь, что же с тобой сделали! – безжизненно повторила госпожа Цзинь.

– Матушка?.. Матушка!!!

Госпожа Цзинь начала рассеиваться прямо у неё на глазах. А-Цинь попыталась обхватить её руками, но в них остались только клочья тумана. А-Цинь зарыдала и… проснулась, вся в слезах.

Она больше не смогла заснуть и проплакала всю ночь. Сон её растревожил. Наутро глаза у неё были красные, как у птицы-альбиноса, и нос распух. В столь неприглядном виде не стоило никому показываться на глаза.

На поле она отправилась, самым решительным образом подвязав мяньшу так, что закрыто было вообще всё лицо – ото лба до подбородка, – и с твёрдым намерением оставаться с закрытым лицом несмотря ни на что.

Под этим «ни на что» подразумевался один бесцеремонный ворон, разумеется.

37. Воронье танхулу

Ворон в этот раз припозднился. А-Цинь успела прополоть половину поля, когда чёрная птица камнем упала с небес, превращаясь в юношу в чёрном. Волосы, затянутые в высокий хвост, взметнулись чёрной лентой за его спиной и мягко упали обратно, когда он легко опустился в прыжке на землю.

– Я принёс тебе… – начал он, но потрясённо умолк, поскольку А-Цинь с закрытым до бровей лицом была тем ещё зрелищем.

Чуть сузив глаза, У Минчжу наблюдал за ней. А-Цинь большей частью шарила руками в воде наугад, и если бы чжилань уже проросла, то неизвестно сколько всходов стало бы жертвой этой прополки вслепую. Но, по счастью, в воде были сплошные сорняки, так что А-Цинь с ними не церемонилась.

– Да-а… – каким-то странным тоном протянул У Минчжу, но дальше развивать эту мысль не стал, просто тихонько дожидался, борясь с желанием вытащить её оттуда за шиворот, когда А-Цинь закончит и выберется из воды.

А-Цинь с видом «хорошо потрудилась» наконец выбрела из поля и зашаркала сапогами по сухому, чтобы очистить подошвы от налипшей грязи. Она выпалывала края поля, где было неглубоко, потому вода не налилась в сапоги.

– Что. Это. Такое.

А-Цинь обернулась на голос и невольно подалась назад, поскольку палец У Минчжу едва не упёрся ей в лицо. Но уклониться полностью не удалось. Юноша, не церемонясь, ухватил её за волосы на затылке, чтобы удержать в непосредственной близости от себя, и принялся тянуть с лица мяньшу. А-Цинь намертво вцепилась в неё, не желая снимать, но силы были неравны: куда слабой пичужке до ворона в расцвете сил и наглости?

– Ты! – яростно воскликнула А-Цинь. – Совсем бесцеремонный!

Лицо У Минчжу потемнело, как грозовая туча, когда он увидел её красные