Гоцюй - Джин Соул Страница 17

25. Что скрывается под мяньшой и за что получают по рукам

А-Цинь не удержалась от смеха, услышав это.

– Что смешного? – нахмурился У Минчжу.

«Так важничает, а на самом деле – ребёнок, которого дома кличут Золотцем», – подумала А-Цинь.

– Как будто у тебя нет прозвища, – буркнул он, поддев носком сапога землю у поля и швырнув её в воду.

– У каждой птицы, думается мне, есть, – согласилась А-Цинь. Губы её всё ещё подрагивали смехом. А «Золотце»-то оказалось обидчивое…

– И у тебя оно всё из себя такое выдающееся, да? – ядовито предположил он.

– Обыкновенное, – чуть пожала плечами А-Цинь, размышляя, как бы поскорее от него отделаться, чтобы заняться, наконец, «уроком». Если она ему скажет, он улетит?

Он рассеянным взглядом поглядел на поле и обронил:

– И я так и не понял, для чего было лить туда воду. Оно всё равно пересохнет, если не будет дождя. А дождя в ближайшие дни не будет.

– А что, вороны умеют погоду предсказывать? – невольно заинтересовалась А-Цинь.

– Достаточно на небо поглядеть, чтобы это понять, – с ноткой высокомерия отозвался юноша.

А-Цинь не удержалась и поглядела на небо. Обычно певчим птицам погоду предсказывала шаманка Ласточка, но она уже ушла на покой, а преемницу покуда не выбрали, потому погоду на горе Певчих Птиц понимали смутно. На небе гуляли облака, они могли предвещать дождь. Почему этот ворон был так уверен, что дождя не будет?

– А ты что, ещё и шаман? – с подозрением спросила А-Цинь.

– А? – изумился он. – Разве нужно быть шаманом, чтобы понимать такие простые вещи?..

– Но для чего водяному полю вода ты не понимаешь, – уела она его.

– Я не понимаю, для чего так усложнять себе жизнь, – отрезал он. – К полю же можно подвести воду от того же колодца или ближайшего ручья.

У Минчжу подобрал веточку и небрежно начертил на земле схему ирригационной системы, какие были на горе Хищных Птиц. Вороны подглядели их у людей, потому он не считал, что это следует держать втайне от глупой певчей птички… которая всё равно не поймёт, как это сделать, куда ей!

А-Цинь и не собиралась этим утруждаться. Мачеха задала ей «урок», и она должна была его выполнить. Но она из любопытства спросила:

– Значит, вам не нужно носить воду, чтобы поливать ваши поля для чжилань?

У Минчжу посмотрел на неё сквозным взглядом и сказал:

– На нашей горе чжилань не растёт.

«Поэтому они постоянно пытаются украсть чжилань у нас», – сообразила А-Цинь, но не посочувствовала ему: воровство есть воровство, это нехорошо.

– Ну, – внезапно сменил он тему, – и как твоё прозвище?

– Пеструшка, – машинально ответила она, всё ещё погружённая в собственные мысли, и тут же мысленно дала себе подзатыльник. Незачем было ему говорить, теперь начнёт насмехаться над нею.

– Пеструшка? – наморщил лоб У Минчжу. – Почему? Из-за цвета твоего оперения?

А-Цинь не собиралась объяснять.

Он задумчиво поглядел на неё, наклонив голову набок, как птица, которая вот-вот задремлет, только сна в нём было ни в одном глазу. Потом он согнул колени и поглядел на неё снизу вверх с тем же выражением лица.

– Что? – А-Цинь даже на шаг отступила, ей как-то не слишком понравился этот взгляд.

– Почему ты закрываешь лицо? – спросил У Минчжу.

– А твоё какое дело?

– Женщины на нашей горе мяньшу не носят, – задумчиво рассуждал он. – У тебя что, уродливое лицо?

– Да, уродливое, – подтвердила она, чтобы от него отвязаться.

И тут же хлопнула его по руке, потому что У Минчжу потянулся к её лицу с явным намерением сорвать с него мяньшу.

– Что это ты делаешь?! – возмутилась А-Цинь.

У Минчжу с оскорблённым видом – «да как ты посмела покуситься на этого молодого господина» – потёр руку и сказал:

– Хочу посмотреть, насколько оно уродливое.

– А что, у этого молодого господина настолько специфические вкусы? – Она не удержалась, чтобы не съязвить.

– Я пострадал, – сказал он, держа на весу руку, по которой она ударила, с таким видом, точно заработал не всего лишь увесистый шлепок, а как минимум трещину в кости, – ты мне должна.

– Я тебя заслуженно ударила, – возразила А-Цинь. – Не драматизируй, у тебя даже синяка не останется. Ты же мужчина.

– А по-твоему, мужчинам не должно быть больно, когда их бьют? – возмутился У Минчжу.

– Так Баобей неженка? – фыркнула А-Цинь.

Он пропустил насмешку мимо ушей, покачал головой и сказал со вздохом:

– Это ты слишком грубая.

Видя, что её не пробрало, У Минчжу принялся вздыхать ещё выразительнее. Ещё бы он глаза при этом не закатывал с ясно читаемым на лице: «Да покажи ты уже лицо, и покончим с этим, сколько мне ещё притворяться уязвлённым?»

А-Цинь нахмурилась и уточнила:

– Если покажу лицо, отстанешь?

– Будем в расчёте, – важно подтвердил он.

А-Цинь пожала плечами и приподняла мяньшу. У Минчжу уставился на неё со странным выражением лица. А-Цинь подождала немного и опустила мяньшу обратно. Юноша по-прежнему как-то странно на неё глядел, но ничего не говорил.

– Что? – наконец не выдержала она.

– Веснушки? – потрясённо уточнил У Минчжу. – Ты считаешь своё лицо уродливым только из-за веснушек?

А-Цинь приподняла и опустила плечи:

– Так они уродливые и есть.

– Они милые, – категорично объявил У Минчжу.

«Они милые. Милые…» – эхом отдалось у неё в ушах.

А-Цинь почувствовала, что краснеет. Никто никогда ей этого не говорил.

26. Две бесстыжие птицы

Скрывая смущение за грубостью, А-Цинь отвернулась:

– Раз выспросил всё, что хотел, так улетай.

– Отделаться от меня хочешь? – фыркнул У Минчжу и не только не улетел, но и демонстративно уселся на землю по ту сторону поля с видом надсмотрщика.

А-Цинь решила не терять на него времени: упустит благоприятный час, опять всё заново начинать придётся. Она стащила с себя сапоги, закатала штаны и подвернула подол одежды. Со стороны воришки плеснуло смешком:

– Ты настолько бесстыжая, что показываешь мне лодыжки?

А-Цинь глянула на него вскользь, но никак не ответила на провокацию. У Минчжу был явно разочарован:

– Или ты даже не понимаешь, что делаешь?

– А что я делаю?

– Ты же девушка. Нельзя голые ноги мужчинам показывать.

– Тебя никто и не просил смотреть, – возразила А-Цинь и шагнула в поле. Грязь под ногами чавкнула.

Потрясение во взгляде юноша не смог бы скрыть, даже если бы захотел. Он широко раскрытыми глазами смотрел, как А-Цинь пробирается к краю поля и мотыжкой проделывает в грязи на дне бороздки. Те спешили затянуться, но она не сдавалась. У Минчжу издал какой-то невнятный звук, потом протянул:

– Кажется, я понял…

– Что ты там понял? – пропыхтела А-Цинь.

– За что тебя наказали? – не без сочувствия в голосе спросил У Минчжу.

– Что-о?!

– Тебя ведь за что-то наказали, – продолжал настаивать он, – вот и заставили выполнять бессмысленную работу.

– Это не наказание, а мой «урок», – сердито возразила А-Цинь, сражаясь с грязью. Мотыжка намертво завязла в очередной бороздке.

– Это издевательство, а не «урок».

– Не помогаешь, так не мешай! – совсем уж сердито огрызнулась А-Цинь. Она наконец выдернула мотыжку, её обдало грязью, и девушка порадовалась, что лицо закрыто мяньшой. Но на одежду всё равно попало, и А-Цинь с неудовольствием подумала, что придётся стирать её.

У Минчжу встал и принялся медленно стягивать сапог, упираясь носком в пятку. А-Цинь невольно уставилась на него.

– Что, – усмехнулся он, – ты ведь не думала, что у меня птичьи лапы или что-нибудь в этом роде?

Так и было, но А-Цинь бы нипочём в этом не призналась. Она была несколько разочарована, что у него обычные ноги.

– Нет, – небрежно сказала она, – я думала, у цзинь-у три ноги.

У Минчжу вздрогнул и выронил сапог. Лицо его стремительно покраснело, и он воскликнул:

– Т-ты совсем бесстыжая, такое говорить?

– А что я такого сказала? – не поняла А-Цинь.

Он с недоверием поглядел на неё, увидел искреннее недоумение и со вздохом сказал:

– Никогда не говори такое вслух. Э-это… очень неприличная шутка. Её не полагается произносить…

– Девушкам? – фыркнула А-Цинь.

– Вообще никому. Благовоспитанная птица о таком даже думать не станет, не то что вслух произносить.

«Но сам-то ты об этом знаешь», – мысленно поддела его А-Цинь.

У Минчжу понял её взгляд, лицо его стало ещё краснее.

– Я всё-таки мужчина, – с укором сказал он.

– А мужчинам можно показывать женщинам голые ноги? – не удержалась А-Цинь.

– А где ты здесь видишь женщин? – не остался