Судьба Одина - Скотт Оден Страница 16

— Ты пырнул меня саксом, даже не сказав «приготовься», большое тебе спасибо, — ответила Скади. Она набросилась на хлеб и сыр, как голодная собака; колбасу она обошла стороной. — Это скраг, — сказала она с набитым хлебом ртом.

Гримнир взял колбасу и откусил от нее.

— И что? — спросил он. — Это хороший скраг. Это все, что ты помнишь? А что было потом?

Они передавали по кругу последнюю бутылку медовухи. Скади вытерла рот тыльной стороной ладони.

— После? Как ты думаешь, что я могу помнить? Сны и воспоминания? Фе! Мы здесь не видим снов. Мы уже мертвы. Мы не становимся больше мертвыми… или более живыми. Я помню боль в легких, холодную сталь в сердце, а потом я вспоминаю, как ты говорил. Я думаю, ты рассказывал историю. По-настоящему я поняла только последнюю часть.

Она закончила есть, затем сняла свою порванную и окровавленную тунику. Обнаженное тело Скади с желтоватой кожей было худым и крепким, сшитым длинными полосами мышц и сухожилий, покрытым татуировками и рубцами, похожими на руны. Гримнир мог разглядеть кости ее бедер, ребра, бугорки вдоль позвоночника, когда она наклонилась над корзиной и первым делом выудила из нее брюки и гамбезон.

Он почувствовал незнакомое возбуждение в своей крови, когда увидел, как она одевается, — что-то горячее и притягательное. Его ноздри раздулись, губы изогнулись в оскале желания. Он провел языком по своим пожелтевшим клыкам. Затем это чувство исчезло так же быстро, как и появилось. Гримнир отвел взгляд.

— Так что же все-таки случилось с Сарклунгом? — спросила она, завязывая кожаный гамбезон. — Я помню тот меч, и это, — она кивнула на его длинный сакс, — не клинок Кьялланди.

Гримнир похлопал по резной рукояти Хата.

— Нар! Это кости Сарклунга. Этот жалкий змей Нидхёгг сломал клинок Кьялланди в Хольмгарде, на реке Волхов, около пятидесяти с лишним лет назад.

Скади натянула сапоги, затем влезла в кольчугу и поправила ее на плечах. Та была слегка велика. Неважно. Она изогнулась, расправила плечи и одобрительно кивнула Гримниру за его выбор. Она подняла глаза, застегивая оружейный пояс на своих стройных бедрах.

— Нидхёгг, а? Молодчага. Лучше тебе рассказать начистоту всю историю, — сказала она. — Старина Кьялланди наверняка захочет услышать, почему ты превратил его драгоценный гномий меч в нож. Готов?

Гримнир подтянул свой оружейный пояс.

— Да, веди. Ты знаешь дорогу в Ульфсстадир лучше, чем я.

ДОРОГА К Волчьей обители оказалась не более чем извилистой тропинкой вверх по каменистому склону холма, местами прорезанной неглубокими ступенями. Каждый дюйм их подъема находился под пристальным наблюдением стражников, стоявших у высокой двери — несомненно, черного хода, решил Гримнир, поскольку она была слишком мала для настоящих крепостных ворот. Несмотря на это, Гримнир почувствовал покалывание в затылке, как будто что-то было не так.

Скади тоже забеспокоилась. «Если ничего не изменилось, эти крысы уже должны были нас окликнуть», — сказала она.

— Это ведь не парадная дверь, так?

— Это? — ответила Скади. — Фе! Это заднее крыльцо.

Они дошли до двери. Она была более чем в два раза выше Гримнира, на ее косяках и перекладинах были вырезаны переплетающиеся волки, вороны и драконы с длинными шеями; он не мог разглядеть ни петель, ни ручек. Они постояли немного, глядя вверх. Но к ним по-прежнему никто не обращался. Гримнир нахмурился. Он выхватил топор, перевернул его и постучал в дверь тупым концом.

— Привет, свиньи! — взревел он. — Открывайте!

Эхо от ударов его топора и его голоса затихло вдали.

Ничего.

— Давай попробуем зайти спереди, — предложила Скади. Она повела их вокруг фундамента частокола по узкой тропинке, усеянной осыпями и полузасыпанными камнями, на большинстве из которых сохранились грубые надписи, оставшиеся со времен возведения крепостных стен. Менее чем за четверть часа они обогнули последнюю башню и, поднявшись по небольшому склону, оказались на главной дороге, ведущей в Ульфсстадир.

Земля вокруг крепости была голой и продуваемой всеми ветрами, изрезанной лощинами и оврагами, по обе стороны дороги росли искривленные деревья. Были и другие ориентиры: беспорядочные груды деревянного лома и сломанного железа, обломки бесчисленных лет — и бесчисленных осад, — возвышающиеся подобно пирамидам, воздвигнутым над разрушенными мечтами о завоеваниях; он увидел лес флагштоков, на каждом из которых развевались на ветру изодранные знамена — змея, стилизованная корона и ворон с распростертыми крыльями были самыми многочисленными. Сколько каунаров восстало из могил, чтобы найти новую цель здесь, в мрачном Настронде? Сколько из них лелеяли то же желание, что бушевало в груди Гримнира, — завоевывать, убивать и перемалывать сапогами кости своих врагов? И желания скольких из них были пресечены быстрым ударом клинка, копья или стрелой, просвистевшей с затянутого облаками неба? Только Спутанный Бог знал ответы на эти вопросы…

Парадные ворота понравились Гримниру больше: огромные двустворчатые двери, сделанные из толстого дерева и окованные бронзой и железом, покрытые царапинами и почерневшие, расположенные между двумя невысокими башнями. С притолоки на них скалилась вырезанная из камня волчья голова. Но даже здесь Гримнир почувствовал, что что-то не так.

Левая створка была приоткрыта.

Гримнир вытащил свой длинный сакс и подошел ближе. Он услышал, как Скади вынимает меч из ножен. Свободной рукой Гримнир приоткрыл дверь настолько, чтобы он мог проскользнуть внутрь. Внутри короткий, глубоко затененный туннель вел во внутренний двор.

Оказавшись внутри, Гримнир обнаружил первые трупы — двух скрелингов, сцепившихся в объятиях Смерти, у обоих в горле торчали ножи, а кулаки с черными ногтями вцепились друг другу в волосы. Гримнир подтолкнул их носком сапога. «Черви воткнули ножи друг в друга», — сказал он.

Скади указала на внутренний двор, привлекая внимание Гримнира.

— Это еще не все.

И они были там. Дюжины трупов, поодиночке и парами, устилали каменные плиты двора перед открытыми дверями ставхолла, обрамленными высокими столбами, на которых были вырезаны символы волка и оленя; ручейки черной крови сочились из отрубленных голов, из выпотрошенных торсов, из отрубленных конечностей, из пронзенных стрелами глаз и горла. В тяжелом воздухе, словно саван, висел запах смерти.

Гримнир осторожно обошел тела. Он заметил братьев и кузенов, которых не видел с тех пор, как был щенком; сестер тоже. У большинства убитых был значок Балегира — красный глаз с узким зрачком; Гримнир заметил среди них еще один значок — череп оленя, нарисованный белой краской. Никто из людей его отца не был одет исключительно для битвы. На некоторых были только гамбезоны, запачканные элем, на других — кольчуги. Те, кто носил голову оленя, были облачены в свои