Третий Лад - Родион Создателев Страница 61

— И чего накумекал?

— Гм… Бойчее что ли... нужно... по стезе жития ходить.

— Суемудрствуешь, супруг. Всё гораздо проще.

— Ну?

— Овцой будешь сидеть — без штанов останешься.

Яков Лихой задумался…

— На распутье я. Ныне два шляха передо мной. Первая дорога — к Калгановым в ноги пасть. Только тут: безнадёга, забвение…

— Другая тропа? — сверкнула зелёными очами жена.

— Лисиным дружком стать. Но в конце сего подлого пути — плаха с топориком на Опричном дворе, либо — сыскная удавка на шее... Василий молвил: дьяк, что розыск мой вёл — скончался. Прибили они его, подлые окаёмы. Дело сварганил лукавый болтун — и поминай дьяка Палёного...

— Вывод какой, супруг?

— Либо — забвение, либо — Марены объятия.

Яков Данилович совсем закручинился. По слюдяному окну ползала жирная чёрная муха и дерзко шевелила крылышками. Противный зудёж, страдание для ушей. Удар дланью — мимо! Насекомое вылетело из окна на свободу... “Даже у гада зудящего — случай воли имеется. А у меня — край…”

— Третий шлях, — булатным голосом произнесла Марфа Лихая.

Яков Данилович сдвинул брови, припомнив неспокойную ночку в темнице...

— Думку имеешь: на третью дорожку свернуть? Опасно, Марфуша. Твой родитель — в темнице сидит заложником.

— Вызволим — коли по уму всё сделаем. Поэтому дабы живот свой сберечь, отца моего из застенка вытащить и детей наших сиротами не оставить: всё одно, Яков Данилович, на третий шлях нам ходить, иначе — никак. Нету пути назад, милый. Голову выше держи.

— Придумала что?

— Милосельские и лунь седой — желают сдружиться со стрельцами.

Марфа Лихая вдруг сотворила в правом кулаке кукиш.

— Вот им стрелецких сотников, с маслом!

— Марфуша, — улыбнулся Яков Лихой. — Пристойно ли боярыне?

— Сотников себе приберём. Задача первая, Яков Данилович: стать лучшим дружком... стремянным полкам стрелецким.

— Каким же макаром?

Подклётная Царица кивнула головой на стол и два резных стула.

— Присядем, милок. Разговор долгий...

“Женскому уму тесно в терему...” — припомнил народную мудрость царёв кравчий, как тот разговор за столом кончился…

Утром по Грачёву рынку брели в толпе два холопа. Первый смерд: молодой парень с золотистыми конопушками на лукавой роже. Другой простолюдин: выше среднего роста мущина с большой седой бородой.

Конопатый парень склонился к уху спутника и зашептал:

— Яков Данилович, сколько в себе запашков хранит Грачёв рынок! С малых лет энтот дух у меня в башке обитает. Пирожки тёплые, аж нос сводит. Петушки патошные да прочие леденцы — брюху услада. Овощи тоже особенный аромат мают, верно, хозяин? Репа — навроде мёда она, с которого сласть сошла. Огурчики — рыбиной отдают, только свежей, с ледника. Приправы заморские — вопче коловорот ядрёный для носу, так ить, хозяин? Я надышался раз ими...

— Цыц, Митяй. Здесь стоим.

Товарищи замерли неподалёку от соблазнительных пирожковых рядов. В брюхе конопатого смерда булькнула жижица.

— Ожидай меня тут, ясно тебе? Да куда ты башкой крутишь, неслух? — прошептал бородач.

— Понял всё. Ступай с Богом, отец. Никуда я не денусь.

Зрелый холоп по-дружески шмякнул по ра́мени ерохвоста, и резво зашагал к седельному ряду. Конопатому непоседе никак не стоялось на месте. Он всё тянул голову, выглядывая кого-тось… За пирожковыми лавками расположился овощной ряд. Там возвышались кучами: светло-жёлтые репы, морковь, брюква, огурцы, зелёные кочаны...

И вот конопатый Митяй наконец-то приметил кого искал глазами. Холоп Якова Лихого сорвал с головы шапку-барловку и рванул к горке моркови, нарушив наказ хозяина. Пара мгновений и вихрастый ухарь подлетел к статной крестьянке в золотисто-ореховом сарафане, что барыней вышагивала вдоль овощного ряда с пустой корзиной в руке. Митрий предерзко ткнул в спину Лукерьи Звонкой острыми пальцами — холопка князей Милосельских вздрогнула и обернулась.

— Ой, ктой то? А, это ты.

— Здравствуй, Лушенька. Погоди-кась, сказать что хочу, — тронул красавицу за плечо Митрий.

— Ну чего тебе, Митька? Ручища то убери, бесстыдник, — Лукерья дёрнула плечом, но всё же остановилась.

На шее сей прелестницы сверкало ожерелье с ядовито-красными камушками. Холоп приметил богатое украшение. “Ишь, камни какие… Чудо расчудесное”.

— Чего примолк, бзы́ря?

— Как заприметил тебя на и́грище... с год назад — так и пропал я, девка. Приворожила меня что ли, лукавая?

Лукерья Звонкая широко улыбнулась, снисходительно разглядывая золотистые конопушки на роже холопа.

— Сказывал уже. Чего новое молвишь, брехалка?

— Ты ить — незамужняя ходишь всё, верно?

— Твоё какое участие?

— Выкраду тебя скоро, насовсем стащу!

Лукерья Звонкая, согласно своей фамилии, звонко расхохоталась.

— И куда потащишь меня, лябзя́шка?

— В нашенское имение, — ухмыльнулся Митрий.

— Надо мне счастье такое? Мои хозяева — князья благородные.

— Оно и видненько, — пробурчал конопатый ухажёр, разглядывая ореховый сарафан Лукерьи, — сама аки барыня смотрися. Аще бысь тебе сапожки заместо лаптёв. Экая гусынюшка!

— Ну и прощевай тогда, парень, — улыбнулась крестьянка.

— Стой, Лушка! Всё одно тебя выкраду — слово!

— Тогдась повисишь... на рёбрышках, — понизила голос Лукерья. — На Опричном Дворе... али у сыскных, паря.

— Мне хучь у чёрта висеть, — Митька сглотнул слюну и решился на признание. — Полюбил я тебя, Лукерья Парамоновна. Сердце моё... ты без остатку сглотнула…

— И не подавилась, как видишь, — хохотнула Парамоновна.

— Издеваешься, шуткуешь?

— Ой, Митрий, — пригожий лик Лукерьи вдруг озарился тревогой, — погляди... чегой там?

Митька поворотил вихрастую башку взад. Он с усердием глазел на спины и лики покупателей, оценил молодуху со смачными титьками (но Лукерья навряд ли бы озаботилась персями такой приметной бабёнки), узрел подьячего-карлу (павлин колченогий), троицу стрелецких солдат в канареечного цвета кафтанах. Ха, цыплята-ребята шагают! Но вот... показались двое служивых в тёмно-синих одеждах…

— Ярыжки идут... и чего? — хорохорился парень. — Тревожишься, что они зарестуют тебя и сволокут до родимого имения? Им с руки будя — служат под началом твоего старого ба...

Митька развернул башку и мигом осёкся — Лукерьи и след простыл. Вихрастый холоп ухмыльнулся, тяжко вздохнул и потопал обратно — к тёплым и вкусным пирожкам. Остановившись у одной лавки, Митька вытянул из штанов серебряную денгу, подбросил монетку вверх, словил её и протянул руку вперёд.

— Дай пирожка, тётенька. Шибко вкусно они у тебя пахнут.

— Какой тебе, вихрастая башка?

— Давай с вязигой.

— С вязигой — ещё полушку