Последний Герой. Том 6 - Рафаэль Дамиров Страница 12

Мы кружили, он пытался меня загнать к стене. Я не дал: шаги короткие, работа ногами, всё время уходил под углы. Он снова пошёл вперёд, вложился в правый крюк — я присел, пропустил его руку над собой, а сам сразу снизу — апперкот. Чистый, в подбородок.

Ворон дернулся, глаза закатились, колени поехали. Он ещё секунду пытался устоять, хватал воздух ртом, но тело уже не слушалось. И вот он завалился назад, рухнул на спину с глухим стуком.

Тишина висела пару секунд, потом послышался голос Ольги:

— Лежит!..

Я выпрямился, встряхнул руками, сбросил остатки напряжения. Ворон валялся на земле без сознания, нокаут чистый.

Оля, прижав ладони к губам, выдохнула. Лиза отвернулась, но глаза её всё равно блестели — видела, что её здоровяк пал. А я стоял над ним, чувствуя, как мышцы ещё гудят, и слушал, как кровь стучит в висках.

Победа, вроде бы, за мной. Казалось бы — радуйся: свалил громадину Ворона в чистый нокаут, до этого двоих его прихвостней уложил, которые уже куда-то испарились. Но радости не было. Потому что все как-то по-тихому произошло. Не завирусится ролик, которого нет, не узнает Инженер, что я в городе. На крыльце я уже внимательнее посмотрел — ни одной камеры видеонаблюдения. Ни у дверей, ни над парковкой, нигде. Даже на телефоны никто не снимал, хотя сейчас этим каждый второй развлекается.

Всё зря? Вроде, зря. А вроде, и нет. Адреналин гулял по крови, мышцы ещё напряжены, но внутри стояла тёплая уверенность: вечер удался. Я ощутил себя, как в том подземелье. Сильным…. Так что я вполне был доволен собой.

* * *

Лишь только я об этом подумал — двигатель фургона, того самого грязно-белого микроавтобуса с обезьяньей головой на борту, заурчал, и машина резко тронулась с места. Подкатили быстро, прямо к крыльцу бара, фары резанули по глазам.

«Какого рожна? — мелькнуло в голове. — Зачем так палиться? Ведь всё уже закончилось…»

Откатная дверь с грохотом отъехала. Из темного салона выскочили люди в чёрных тактических костюмах. Морды скрывают балаклавы, тактические перчатки на руках. Я уже был уверен: вот сейчас на спинах мелькнёт привычная блеклая серая надпись «ФСБ» или «СОБР». Но ничего. Ни знаков, ни шевронов, ни опознавательных нашивок. Чисто чёрный спецназ без имени. И тут закралось подозрение.

Я всё успевал подмечать. И оружие у них странное. Не автоматы, не помпы. А похожие на маркеры для пейнтбола, только массивнее и с утолщёнными стволами.

Я шагнул вперёд, прикрыл собой Олю, машинально выставив руки. И тут раздались глухие хлопки:

— Тух-тух-тух!

— Тух-тух!

Что-то острое впилось в плечо. В грудь. В бедро. Дротики. С инъекциями. «Усыпляющие…» — мелькнула догадка, и внутри всё похолодело.

Меня зацепили, Олю, Лизу — и даже Ворона, который без сознания валялся после нашего боя. Хвосты дротиков торчали из одежды, как пчелиные жала.

Сначала подкосились девки: глаза закатились, повалились на асфальт, как куклы. Ворон — тот и вовсе не успел шевельнуться, его-то просто дожали сверху. Я ещё держался. Силы уходили рывками. Ноги ватные, язык еле ворочается, пальцы словно чужие.

Я пытался сопротивляться. Шагнул, махнул рукой, но тело не слушалось. В груди разлилась свинцовая тяжесть. «Что за хрень… Кто вы такие?» — слова застревали в горле.

Двое бойцов схватили меня под руки, ещё двое — за ноги. Легко, будто мешок, закинули в нутро фургона. Туда же затащили и женщин, и громилу-Ворона.

Двери грохнули, захлопнулись. Машина рванула с места, унося нас прочь от бара.

Я, с трудом разлепив глаза, видел только размытые силуэты в темноте салона. Голоса доносились будто сквозь толщу воды: гулкие, низкие, обрывки фраз, ни одного слова толком разобрать. Голова будто с трудом держалась на шее, но сон не приходил, я с ним боролся изо всех сил — только дикая слабость и тягучая темнота по краям сознания.

Я напряг слух и разобрал слова.

— Он не вырубился… — сказал один, хрипловатый, недовольный. — Как это может быть? Дозы хватало и на слона.

— Нужно было увеличить… — отозвался другой, более спокойный, с металлическими нотками. — Сейчас отключится.

Я чувствовал, как меня качает из стороны в сторону, как железо гудит под машиной. Каждое слово отдавалось в голове гулким эхом, словно говорили в пустую бочку.

— Сейчас я сделаю ему инъекцию, — произнёс третий голос. Спокойный, уверенный.

И вдруг… кольнуло внутри. «Почему голос мне кажется знакомым?» — мелькнула мысль, последняя ясная искра сознания.

Я пытался ухватиться за неё, дотянуться, но куда там — туман в голове неумолимо сгущался.

Нельзя было уже ни додумать, ни понять. Мгновенный провал. Как будто выключили свет.

Щёлк! И пустота…

Глава 5

Я слышал шум — ритмичный и гулкий, будто вертолётные винты рубили воздух где-то надо мной. Потом металлический лязг, какие-то глухие удары, словно по рельсам били ломом. Слышал голоса. Старался открыть глаза, но веки не слушались. Словно оказался в тягучем, тяжёлом сне, когда понимаешь, что надо проснуться, а тело не подчиняется.

Даже когда меня поднимали, я ощутил, как схватили за руки, за ноги и понесли. Потом бросили на носилки с жёстким каркасом и провисшей тканью. Хребтом сразу прочувствовал каждую жёсткую перекладину снизу.

Странное было ощущение: если меня накачали седативным, я должен был бы быть в отрубе. Но, несмотря на невероятную тяжесть, словно я лежал на дне морском, сознание не уходило окончательно. Оно выхватывало то запах, то звук, то обрывки чужих фраз.

«Значит, организм после тех двух инъекций в клетке Ландера стал другим», — мелькнуло в голове. Видно, что-то во мне изменилось.

Я всё лежал, и вот сознание вернулось полностью. Под лопатками чувствовался жёсткий настил, словно я лежал на полу камеры или на старых тюремных нарах, без матраса. Запахи били в нос. Пот, кислый страх, немытые тела. Сырость. Всё это до боли напоминало камеры ИВС девяностых, когда на условия содержания никто не смотрел. Вонючие конуры, куда загоняли десятками.

Я собрал остатки сил и ещё раз попробовал открыть глаза. На этот раз получилось.

— А! Очнулся, — проскрипел сверху старческий голос. — Гляньте, люди добрые, молодой проснулся, наконец. Я уж думал, копыта откинет, прости господи.

Надо мной склонилось лицо — щетинистое, в морщинах, с огромным носом в красных прожилках. Глаза блеклые, но добрые. Дед в морщинах, будто трещинах времени. Натуральный