Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута Страница 39

Вскакивает Мишка.

И стул, опрокинутый им, падает на пол.

— Тихо, — я дотягиваюсь до Татьяны. — Это просто воспоминания. Давай. Вдох…

Мишка кладёт ей руки на плечи и повторяет:

— Выдох. И вдох… — взгляд его полон ужаса и, кажется, он готов сорваться, бежать, звать целителя, но Татьяна послушно втягивает воздух. Вдох сиплый и долгий, и сменяется приступом кашля. А ещё она моргает и из глаз сыплются слёзы.

И она позволяет Мишке обнять себя, утыкается в его плечо, правда, тотчас виновато говорит:

— Кровь… останется. Вымажу.

— Не страшно. Всё хорошо…

— Хорошо.

— Тань, ты…

— Дура? Да? Мне показалось, что я что-то такое слышала, а не помню, что конкретно. И я Птаху попросила, а она… она не виновата.

— Конечно, нет, — я и сам выдыхаю с облегчением. — Сейчас пройдёт. Это… гадостно, но пройдёт.

— Да. Зато я вспомнила. И не только этот момент. Я… сейчас. Я уже в порядке. Спасибо.

Ага. В порядке она. Вот… вот предупреждать же надо! У меня, между прочим, тоже нервы имеются. И они давно уже не железные. А тут вот… вот… в общем, сказать бы, да молчу, прикусив язык.

— Я от няньки часто убегала. Пряталась. Почему-то очень любила в кабинете… нет, не отца, — Татьяна прижала платок к носу. — Тогда у отца своего кабинета не было. Телефон провели. И сначала аппарат стоял внизу, в холле. Такой столик мраморный. А потом отец сделал так, что телефонов стало несколько.

Ну да, понимаю.

Обсуждать дела тайного ордена в холле, наверное, не очень удобно было.

— И один в кабинете… дяди кабинет… он просто на первом этаже. А на второй уже позже протянули. Не знаю, почему во флигеле телефона не было?

— Может, провода было далеко тянуть? — предположил Мишка, не отступая от сестрицы. — У нас… у Воротынцевых то есть, в особняке тоже один аппарат стоял в холле. Там ещё когда-то специальный лакей стоял, обученный отвечать на звонки и докладывать.

Он грустно улыбнулся.

Скучает?

— Чуть позже поставили ещё два, но по первому этажу. И недалеко. Что-то там с передачей сигнала связано. С охранными системами, кажется, они то ли глушили, то ли мешали. Звук искажался. А лет пять тому дед аппараты сменил, тогда-то в его кабинет и протянули.

— Возможно, — Татьяна платок убрала и потрогала переносицу. — Я… я помню дверь. Она никогда не закрывалась. Наверное, дядя позволил сделать из кабинета переговорную… кажется. Не уверена. Запах помню. Дядя курил и носил в кармане баночку с монпансье. И они всё равно пахли табаком. Он сам…

Голос дрогнул.

— Я любила эту комнату. Шторы всегда задёрнуты. Не плотно, так, чтобы и не темно, и не светло. Шкафы. А на них, вместо книг, разные интересные штуки. Камни вот. И ещё альбом с сухими цветами. Как понимаю, это ботанический атлас. Дядя приносил цветы, оттуда, из-за кромки, а его жена зарисовывала. Дома… дома остались где-то их… а я вот забыла.

И такая растерянность.

— Она описывала их… растения оттуда… и как-то сказала, что давно пора издать справочник. Хотя бы семейный, чтобы детей учить. Подробный, с рисунками, описанием свойств и того, где растут… — пальцы опять коснулись виска.

— Тань…

— Нет. Это память. Просто память. Они как бусинки, получаются, воспоминания. Цепляются друг за друга. Потянешь за нитку и они вот, застучат, одно за другим, одно за… почему он не издал? Дед?

Думаю, потому что это было больно.

Он ведь даже обстановку в той части дома сохранил. И листы…

— Мы вернёмся, Тань, — я дотягиваюсь до холодной её руки, что безжизненно лежит на коленях. — И найдём. Если они есть, то ты вот и систематизируешь. А потом издадим.

— Дом ведь… там ведь…

— Ну да, там сияет. Посияет и развеется. Дом ведь уцелел снаружи? Так, может, и то, что внутри осталось. Свет на тени действует, а краски там, бумага — это ему безразлично. И вообще… вдруг оно там для других сияет и не пускает, а нас вот пустит? Мы же там как-то были, сидели, держались. Тёрн опять же выжил. Так что просто надо будет наведаться. К осени.

Подкормить растюшку, а заодно и разведать, что и к чему.

— Хочется верить. Я… я не собираюсь рыдать.

Сказано решительно.

И мы делаем вид, что поверили.

— Так вот… я часто играла в кабинете. Листала вот альбом. Или ещё кости были. Черепа разные. Мелкие… я забиралась под стол и играла.

Ну да, нормально. Кто куклами, кто черепами.

— А в тот раз отец пришёл. Его вызвали из лаборатории. Я так думаю, потому что от него нехорошо пахло. Каким-то дымом, — Татьяна сморщила нос и потрогала его, явно опасаясь, что тот снова закровит. — И ещё… да, пожалуй, той стороной. Теперь я знаю запах. А тогда он меня напугал. И я забилась под стол. И сидела. Он говорил…

— Мы слышали.

— Нет, не всё слышали. Сначала он сказал, что переписанных листов мало, что ему нужно взглянуть на книгу целиком. И что она вполне может оказаться фальшивкой. И поэтому не стоит относиться к ней, как к откровению, потому что наука оперирует фактами, а не чужими теориями. Тем более, когда они получены от источника, к которому доверия у него нет.

Теперь Татьяна говорила медленно, явно боясь упустить что-то важное.

— Потом он молчал. Наверное, слушал, что говорят… потом сказал, что Платон в очередной раз совершает обычную свою ошибку, пытаясь выстроить теорию на ненадёжном фундаменте. И потом уже сказал про эксперимент. И увидел меня.

— Разозлился?

— Нет. Скорее удивился. Попрощался. И на руках отнёс в детскую. Няньку ещё отругал за то, что не уследила. Говорил, что дом большой и далеко не безопасный для маленьких детей. Вот… Платон и Сократ…

— Ненастоящие имена, — я отстранился, сдерживая очередной зевок. — Скорее всего, псевдонимы.

— Зачем? Они ведь наверняка знали друг друга.

— Они — да… а вот кто-то третий мог и не знать.

Например, мы.

— Что ж… — Татьяна окончательно успокоилась, — в любом случае очевидно, что нужно искать кого-то, кто учился вместе с