Бремя власти III - Иван Ладыгин Страница 33

Феникс взмыл в предрассветное небо с ревом, от которого содрогнулась земля под Москвой. Он оставлял за собой не шлейф, а волну раскаленного воздуха, испаряющего все на своем пути. Его курс был неумолим — багровое сердце мятежной столицы, Кремль и штаб ЛИР.

Валерия Орловская, обессиленная, с дымящимися прядями волос, глядела вслед адскому созданию. Физическая боль от истощения Источника была ничтожной по сравнению с экстатическим ужасом содеянного. В ее ледяных глазах, обычно таких сдержанных, горела отраженная ярость Феникса и собственная, леденящая душу решимость. Капли грязи и пота стекали по ее лицу. Она прошептала сквозь обожженные губы:

— Гори… Гори дотла… Мятежный дух…

* * *

Над Москвой взошло второе солнце. Багровое. Безумное. Несущее не жизнь, а кару.

Феникс Валерии врезался в небо над Кремлем, как божественная молния. На миг все замерло. Даже грохот боя внутри города стих, подавленный неземным ужасом. Потом… Потом начался армагеддон.

Хлынул огненный ливень. Ливень из сгустков белой плазмы, раскаленных до ядра планеты камней, жидкого огня. Он обрушился на Кремль, на район Яузских ворот, на опорные пункты обороны ЛИР. Защитные купола, мерцавшие над важнейшими зданиями — детище магов Луначарского и Верейских — вспыхнули ослепительно и… затрещали. Как тонкий лед под копытом. По их поверхности поползли черные паутины разломов. Один купол, над зданием, похожим на бывшую богадельню, где, по данным разведки, находился один из штабов, — рухнул с оглушительным грохотом, похожим на стон гиганта. Внутрь хлынул поток адского пламени. Взрывы сотрясли землю даже здесь, на холме.

Время застывшей паузы истекло. Войско у моих ног — артиллеристы у орудий, кавалерия в седлах, пехотинцы с примкнутыми штыками — взорвалось единым, животным ревом:

— УРААААААААААА!!!

Это был не просто боевой клич. Это был вопль мести, ярости, безнадежной отваги и внезапно вспыхнувшей надежды, подожженный видом гибнущего Кремля и ревом Феникса.

Я взметнул вверх шашку Брусилова. Лезвие поймало первый луч настоящего, бледного рассвета и кровавое зарево с неба.

— ВПЕРЕЕЕЕЕЕЕД! — заорал я, вкладывая в крик всю мощь Источника, всю силу воли Царя Соломона, всю ярость за горящий Петербург. Голос, усиленный магией, прокатился над полями, заглушая грохот: — ЗА ИМПЕРИЮ! ЗА СПАСЕНИЕ СТОЛИЦ! НА ШТУРМ! СМЕРТЬ ИЗМЕННИКАМ!

Тяжелая шеренга армии рванула с места, как один организм. Волна стали, порохового дыма и ярости покатилась с холма навстречу чистилищу. Земля задрожала под копытами конницы, лязгом гусениц первых диковинных паровых танков, многотысячным топотом солдатских сапог. Артиллерия била с ходу, посылая ядра и шрапнель туда, где еще держались очаги сопротивления на стенах.

Я был в самой гуще. Моя маска треснула и сползла под натиском моей истинной ярости. Я был Соломоном. Гневом Солнца. Моя рука с Кольцом была поднята высоко вверх. С нее слетали сгустки чистой солнечной энергии — не ослепительно-золотые, использованные когда-то против Химеры, а сжатые, раскаленные добела иглы, прожигавшие каменные зубцы стен, испарявшие баррикады, выкашивающие кучки стрелков. Каждый выброс силы отдавался жгучей болью в Источнике, но я глушил ее волей. Каждый взрыв, каждый крик гибнущего солдата ЛИР был шагом к завершению гражданской войны. И шагом к спасению Петербурга.

Мы врезались в первые баррикады у восточных предместий. Моя магия снесла ворота вместе с куском стены, обрушив каменные глыбы на засевших за ними ополченцев ЛИР. Пехота с ревом ворвалась в пролом. Штыки, приклады, крики, хрипы. Ад кромешный.

Вдруг, сквозь грохот боя, сквозь ярость, я ощутил ее. Валерию. Ее Источник был как угасающая свеча на ветру, холодная искра в море огня. Боль. Пустота. Беззащитность там, с противоположной стороны города. Она блестяще выполнила приказ, несмотря на весь его ужас…

Мысль рванулась к ней, короткая, резкая, как удар кинжала, вложив в импульс через Кольцо единственный приказ… приказ — выжить:

— Держись, Валькирия. ЖИВИ. Я скоро буду. Держись.

Я не знал, услышит ли она меня в этой гуще сражения. Но я должен был послать ей весточку. Должен был.

Потом я обернулся, чтобы увидеть, как к пролому в стене, пробитому моими солдатами, подходят те самые мятежные княжеские гвардии. Их предводитель, седой боярин в изодранном кафтане, высоко поднял стяг с нарисованным, вздыбившимся конем. Его глаза искали меня, «Брусилова». В них стояла мольба. Надежда на пощаду. На спасение их людей.

Я кивнул ему, холодно, коротко. Жест командира, принимающего подкрепление. Не более. Судьба их родичей решится позже. Сейчас они были всего лишь пушечным мясом, бросаемым в топку моей спешки.

— Вперед! — снова заревел я, указывая шашкой вглубь пылающего, ревущего города, к багровому сердцу пылающего Кремля. — К центру! ВСЕ СИЛЫ — ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

И я ринулся в огненный ад Москвы, ведя за собой армию, одержимую одной мыслью: закончить здесь кошмар, чтобы успеть на другой — в гибнущем Петербурге. Кольцо на моем пальце пылало ледяным предупреждением, а в ушах стоял рев Феникса и тихий, отчаянный шепот Мак: «Господин, поторопись…»

Глава 11

«Революция не постель из роз. Революция — это битва между будущим и прошлым.»

Фидель Кастро

* * *

Ветер на Боровицкой башне хлестал по лицу, будто бы пощечины предателей… София Верейская вцепилась в холодный каменный парапет, ее изумрудные глаза, обычно холодные и расчетливые, теперь метались по пылающему городу внизу. Москва не «горела» в привычном понимании этого слова — она извергалась! Как вулкан! Хаос, которого София так жаждала для своих врагов, обрушился на ее собственные мечты. Ирония судьбы, не иначе…

Рядом, тяжело дыша, стоял отец, князь Олег Верейский. Его багровое лицо было землистым, руки дрожали, цепляясь за складки дорогого кафтана. С другой стороны, невозмутимый, как ледник, замер Арсений Луначарский. Его пронзительный взгляд за пенсне скользил по клубам дыма, вспышкам магии и бегущим в панике фигуркам — их фигуркам. Фигуркам их солдат, их сторонников.

— Смотрите! — прошипела София, и ее бархатный голос уродливо сорвался на визг. Она указала на восточные предместья, где к городу, словно стальная река, двигались имперские шеренги под черно-желтыми знаменами. — Родзянко! Строгановы! Оболенские! Все они! Смотрите, как они теперь несут его знамена! Как режут наших!

Отец простонал. Его коалиция князей, его надежда, его сила — рассыпалась в прах за одну ночь. Уловка этого брюзгливого старикашки Брусилова, этот чудовищный спектакль с казнью Шуйского и уничтожением его