Отступник - Владимир Мирославович Пекальчук Страница 3

— Это значит, что «спец» действовал с ясным сознанием и трезвым расчетом. Посидел, поразмышлял, решил, что хватит с него такой жизни — и понеслась. В таких случаях вопрос «вы спокойны?» попросту не имеет смысла. А когда мы слетаем с катушек, не справившись с собственным монстром — обычно сдираем браслет в первую очередь как самую ненавистную нам вещь… Датчик пульса — на самом деле бессмысленный показатель, по нему что-то видно только тогда, когда полно других признаков. В общем, особо не напрягайтесь там, все новенькие обычно начинают с меня. Следите за приборами, перемещением и речью. Немного попрактикуетесь — начнете легче читать состояние подопечного.

— М-м-м… Поняла, спасибо.

Я доел мороженое и взял добавку, потом еще и еще. Жизнь — это дерьмо, которое случается, так что маленькие радости вроде мороженого или Майкен не стоит откладывать на потом.

Вскоре позвонила и она сама. Я объяснил, где именно нахожусь, и через пару минут заметил ее на аллее примерно в восьми сотнях шагов. Успею съесть еще мороженого.

Майкен на самом деле оказалась несколько иной, нежели в своих видеороликах — возможно, из-за разницы в освещении, да и в комнате-студии у нее правильно подобрано окружение. С одной стороны, при личной встрече пропал эффект гармонии с окружающим пространством, с другой стороны, вживую она выглядит более естественно. Наверное, это хорошо, хотя мне, в общем-то, без особой разницы.

Мы двинулись по аллее в направлении моего дома, болтая о малозначимых вещах. Проходя мимо старинного собора, Майкен заметила, что это замечательное место для фотографии, и вынула свой смартфон, отработанным движением любительницы селфи наводя его на нас в вытянутой руке. На выбор правильного ракурса — секунда, не более.

— Неплохо получилось, — сказала она, показывая мне экран, и заметила: — только знаешь, если бы ты вот так смотрел не в камеру, а прямо на моих зрителей, они могли бы подумать, что ты собираешься съесть их живьем, без соли и перца…

— Это твои зрители, не мои.

— Знаешь, так даже лучше. Есть некий шарм, романтика, как в… ну…

— Красавица и чудовище.

— Я не это имела в виду, — смутилась Майкен, но голос ее, конечно же, выдал.

— Именно это.

— Блин, ты еще и мысли читаешь?!

Я криво усмехнулся. К счастью, нет, не читаю, иначе давно свихнулся бы.

Мы пошли дальше, и Майкен заметила, что можно было бы заказать что-то для романтического ужина на двоих.

— У меня давно все готово в холодильнике, — ответил я. — Осетрина, замаринованные стейки, шампанское, черная икра, холодные закуски и все такое прочее. Я даже свечи припас.

— Хм… Слушай, а ты неплохо живешь. В прессе немного другая информация… Или дело в том, что ты самый знаменитый?

— Да нет. Просто министерство обороны не хочет, чтобы широким массам стало известно про икру в моем холодильнике. Сама понимаешь, почему.

Мы вошли в подъезд и поднялись на лифте.

— Я у двери, — сказал я, стоя перед дверью.

Внутри клацнули замки, стальная дверь с титановыми вставками поползла в сторону.

— Круто, — сказала Майкен, — даже ключей не надо. Это что, голосовой замок?

— Да, и этот замок зовут «Ильза».

— Шутник.

— Ничуть. Входи и постарайся не чувствовать себя, как козочка в клетке у тигра.

— Хи-хи. Я чувствую себя как святая Агнесс.

В действительности женщину, ставшую прообразом святой Агнесс, сожрали моментально, хоть церковь Создательницы и рассказывает сказочку о божественном усмирении голодных хищников. Но вслух я этого, конечно же, не сказал.

— Я дома, — сказал я, помогая Майкен снять курточку.

— Это ты снова замку?

Дверь лязгнула, словно в тюремной камере, стальные засовы вошли в пазы. От этого звука Майкен вздрогнула и оглянулась.

Пару секунд она рассматривала дверь, а затем неуверенно спросила:

— Слушай, а где замок, или там ручка?

— Их нет. Дверь невозможно открыть изнутри, это делает диспетчер. Добро пожаловать.

Мой дом — моя тюрьма. Зато теперь я могу снять ненавистные браслет и наушник.

* * *

Выходные прошли лучше, чем я ожидал. Майкен оказалась очень даже ничего в постели. Возможно, не последнюю роль сыграло и шампанское, большую часть которого оприходовала именно Майкен, а алкоголь, как известно, притупляет чувство страха.

Не менее приятный сюрприз ожидал меня утром за завтраком: Майкен прозрачно намекнула, что проведет со мной все выходные, если я позволю ей вести свой «стрим», то бишь прямую трансляцию в Сети, с моего ноутбука и поучаствую в общении со зрителями.

Я пришел к выводу, что это довольно выгодная сделка — и не ошибся. Конечно, у этой бочки меда нашлась пара ложек дегтя: Майкен облазила всю мою обитель, сунув свой нос и камеру в каждый уголок. Все это меня не очень сильно напрягло, тем более что вскоре она наткнулась на книжный шкаф и зависла у него надолго, перебирая книги, заглядывая в аннотации и порой в двух словах рассказывая зрителям, о чем та или иная книга. Мне пришлось отдать Майкен должное: оказалось, что она начитана куда больше, чем я думал, и если не читала, то хотя бы знала, о чем большая часть моих книг.

Позднее, во время своеобразного интервью, тема книжного шкафа всплыла, и не самым приятным образом. Мы сидели в кухне и пили чай, Майкен зачитывала мне вопросы зрителей, а я отвечал на некоторые из них, если считал нужным. Иногда среди кучи тупых или вовсе идиотских вопросов попадались более-менее адекватные, например, не пробовал ли я носить темные очки, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Как выяснилось, среди зрителей Майкен попадаются и довольно умные люди. Один из них поинтересовался, откуда я взял целый шкаф раритетных бумажных книг.

— Я вырос в семье, уважающей книги. В основном, мой шкаф заполнен книгами, купленными моими родителями много лет назад… Некоторые из них я, признаться, не читал. Манн еще куда ни шло, а «Унесенная ветром» или «Штормовой перевал» — не мое. По большому счету, я храню все эти книги как напоминание о родителях…

Майкен прочитала следующий вопрос и передала его мне:

— А что случилось с твоими родителями?

Я вздохнул.

— Да так, ничего.

— Они еще живы? — удивилась Майкен. — Просто ты так это сказал, словно они умерли.

— Полагаю, что живы. По крайней мере, шесть лет назад точно были.

— Вы не общаетесь?

— Нет.

— Они… не приняли тебя… таким?

Я снова вздохнул.

— Они уверены, что их сын мертв, а я — его убийца. Мне не удалось убедить их, что я — по-прежнему я. И теперь, шесть лет спустя, и сам уже не очень в этом