На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников Страница 8

Играть меня выучил дядюшка Василий, называвший их царской игрой. Однако князь с ранней юности был уверен, что всё дело в том, что в шахматы очень любил играть Борис Годунов, а до него уважал их и Грозный, вроде бы умерший над доской с расставленными фигурами. Вот и меня дядюшка, взявшийся за воспитание моё после смерти отца, которого я совсем не помнил, приучал к этой игре, чтобы я мог поскорее найти себе место при московском дворе. Он уже в то время понимал всю шаткость власти Годунова и пытался пропихнуть наверх как можно больше своих людей. Собственно, ничего особенного — все так делали или же хотя бы пытались.

— Сейчас Польша и Литва, это одно государство, — первым делом сообщил мне Потоцкий, — но так стало не очень давно. С пятьсот шестьдесят девятого, с сейма в Люблине, который окончательно объединил их. До этого были другие унии, но то были личные, понимаете, пан Михал, разницу?

Я не очень понимал, в чём и признался ему.

— После Кревской унии в Польше и Литве был один король, — пояснил он. — Точнее король польский был ещё и великим князем литовским, но правителем он был только de iure, на деле же Литва жила своей жизнью и дотянуться до неё из Кракова было невозможно, всем заправляли литовские магнаты — Сапеги, Радзивиллы, Пацы, которым король бы не указ, пока сам не появлялся в Вильно. Да и тогда его не очень-то слушали. Но всё изменил ваш тиран, которого вы сами прозвали Грозным царём. Он разгромил литовцев, взял Полоцк, и в Вильно, да и в Кракове поднялся такой переполох, что был собран сейм в Люблине, где и утвердили из конфедерации настоящую федерацию. Избрание и коронование только в Польше, один общий сейм, сенат, единая монета. После этого только Сигизмунд Второй двинул войска против вашего тирана и поверг его.

Я проглотил слова про тирана, хотя и очень хотелось прямо тут же пригласить Потоцкого прогуляться на двор. Вот только пока он мне нужен как собеседник и ценный источник сведений, а любая дуэль, чем бы она ни закончилась, поставит на наших беседах жирную точку. Однако если Потоцкий и впредь будет мазать грязью Грозного, я этого ему не спущу. Наш царь и только нам, его народу, судить его, ну и Господу ещё, все под Ним ходим. Это я и сообщил пану Станиславу тоном вежливым, но жёстким.

— Прошу простить, пан Михал, — поднял руки он, не желая затевать ссоры. — Мы так воспитаны, с детства в нас вбивают, что ваш Грозный царь был безумцем и тираном, вот и срывается с языка. Ей-богу, я не желал обижать вас и каким бы то ни было образом оскорбить вашего царя.

Вряд ли он говорил так уж искренне, однако я принял его извинения. Станислав Потоцкий нужен мне, и надеюсь впредь будет следить за языком.

— Но одного взять в толк не могу, — заявил я, давая понять, что инцидент исчерпан и мы продолжаем беседу об истории взаимоотношений Польши и Литвы, — отчего поляки не воевали с нами в Ливонии? Жигимонт Второй был великим князем литовским, но не спешил на выручку Полоцку, когда к нему двинулась армия Грозного?

— Вот тут-то и кроется разница между федерацией и конфедерацией, — прищёлкнул пальцами Потоцкий, который был рад смене темы. — Польской шляхте да и самому Сигизмунду Августу не было дела до литовской войны в Ливонии, покуда не запахло жареным и ваш, — он вовремя осёкся, — царь не взял Полоцк.

— Или же ваш король просто дал ослабить Литву, чтобы иметь повод для сокращения вольностей тамошней магнатерии, — заметил я, решив вставить шпильку за тирана.

Потоцкий помолчал немного, как будто задумался. Мне кажется он хотел ответить мне довольно резко, однако передумал и продолжил беседу в прежнем ключе.

— Тут магнаты сами справились, — усмехнулся я, подкрутив ус. — Когда литовский проект унии отвергли и предложили им тот, о котором я говорил уже, князь Радзивилл Рыжий вместе с другими делегатами от Литвы тайно ночью покинул Люблин. Он считал, что без их участия сейм не продолжится. Однако Сигизмунд Август вполне заслужил своё прозвище. Он издал универсал и отторг от Литвы в пользу Короны Польской изрядный кусок земель. Подляское и Волынское воеводства, Подолье и Киев. Тогда уже Радзивилл просил его оставить от Литвы хоть что-то кроме названия. А ведь был проект…

Но развивать эту тему Потоцкий не стал, и я решил, что после нужно будет разобраться самому. Правда, как это сделать, я тогда не понимал.

— После этого Польша включилась в войну с Москвой, — закончил рассказ Потоцкий. — Ну да вы, пан Михал, знаете, как оно дальше было.

Тут память князя подсказала мне, что знаю. Ничем хорошим война с объединившимися Польшей и Литвой для Русского государства не закончилась. Но сейчас у нас не о том разговор.

Ещё не раз возвращались мы в своих разговорах к Люблинской унии. Истинный, можно сказать истый, польский шляхтич Потоцкий буквально смаковал её подробности. Побег литовских магнатов во главе с Радзивиллом Рыжим, новая встреча с королём, когда тот же Радзивилл и Константин Острожский вынуждены были едва ли не унижаться, чтобы им оставили хоть что-то. Насколько мне говорила память князя Скопина Радзивиллы и сейчас одни из богатейших магнатов в Литве, что же было тогда, даже интересно. Наверное, с самим королём посоперничать могли, пока у них земли не отрезали универсалом. Да и Острожские тоже были одними из богатейших магнатов Речи Посполитой.

— После сейма многие земли в тех воеводствах достались польским шляхтичам, — заявил Потоцкий. — Тот же отец битого тобой гетмана коронного, тоже, кстати, Станислав Жолкевский, благодаря дружбе с Замойским стал воеводой русским. Не отстали от него и Вишневецкие, и Конецпольские, и Калиновские. Да и что греха таить, мы, Потоцкие, тоже кое-чего урвали с тех земель. Многих в Польше обогатил Люблинский сейм, скрывать не буду. Иные в магнаты только и вышли благодаря украинным землям, до того им весу не хватало.

Рассказывал он и том, как за прошедшие годы многое поменялось в Литве, порядки стали более польскими, крестьян, прежде не ведавших всей тяжести крепостного ярма закабалили по-настоящему, превратив по сути в двуногий скот. Вот только по мнению Потоцкого это было природное состояние всех кметов. Тут во