Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров Страница 5

— А чего попал? — с ленцой спросил я.

Если хочешь услышать честный ответ на вопрос, надо задавать его тогда, когда собеседник не ожидает. Так и тут — моя собеседница явно не ожидала, что я спрошу. Всё-таки я должен знать по идее.

— Ну… у вас прямо на уроке обморок случился, — растерянно ответила она. — Первый же урок был у них… Не для передачи, но какие же люди бывают неблагодарные! Вы их свет несете, а они вам тьму! Нет бы спасибо сказать, а они… прости господи, что скажешь, вам электрошок подложили на стул!

Она театрально затрясла головой, осуждающе.

— Правильно делаете, что не держите это в голове, я бы на вашем месте тоже не держала. Так что извините, что напомнила.

Я усмехнулся про себя. По ушам ездила завуч мастерски — «спасибо вам», «верю в вас», «дети любят»… А тут оказывается, что я прямо на уроке едва дубу не дал.

Издевались, видно, дети над моим предшественником, да так, что до больничной койки довели. Ну а с другой стороны — с таким-то весом неудивительно, что здоровье у меня барахлит. Я как римский легионер, который «всё своё ношу с собой». Правда из своего — только жир. И его у меня столько, что скидывать придётся килограммов сорок…

А в этом деле как? Если сам жопу надел, то это норма, на себя любимого внимания не обращаешь, а если кто рядом набрал лишнего…

— Ладно, — заверил я. — Пару уроков проведу. Осмотрюсь. А там посмотрим.

— Одну секундочку, Владимир Петрович, я только возьму классный журнал, — бросила София и растворилась в дверях с надписью «Учительская».

В этот момент передо мной выросли несколько мелких хулиганов из класса седьмого. Такие, что молоко на губах не подсохло до сих пор.

— Вовка — морковка! — нараспев начали дразнить они.

Я сначала даже не понял, что это мне. В моём времени так к взрослому не обращались — могли и сапогом в зубы словить. В воспитательных целях исключительно.

А тут малявки на расслабоне. Ну ладно… сейчас быстро объясню, что взрослым хамить опасно для здоровья.

— Воло х…ло, — выпалил рыжий пацанёнок с взъерошенными волосами.

А вот это уже был перебор.

Я, как хищник, сцапавший жертву, схватил паршивца за лямку рюкзака, подтянул к себе и наклонился ему к уху.

— Ещё что-нибудь подобное скажешь, бандит, и я тебя прям за ноздрю подвешу во-о-он туда, — я показал на лампу на потолке с витиеватыми металлическими крючками. — Понял меня?

Я заметил, что другие малолетки мигом достали какие-то коробочки со стеклянными глазками или бог пойми с чем. Навели их на меня.

Хулиган отрывисто затряс башкой, и я его отпустил.

— Сдрыснули, мелюзга, — рявкнул я.

Молодёжь разбежалась, как тараканы, когда на кухне включили свет. А ко мне в тот же миг подошла София, вернувшаяся из учительской. Она прижимала к груди журнал.

— Пойдёмте, Владимир Петрович! — улыбка Софии стала шире, но выглядело всё слишком уж натянуто.

— Пойдёмте, это мне что ли у этих охламонов физру вести? — я кивнул на забившихся в угол пацанят.

— Если бы… — София закатила глаза. — Если бы у этих! Эти седьмой класс, а у вас 11 «Д»… второгодки неблагополучные, вот правда, что «д» в данном случае — дебилы!

— Ясно.

Так это у меня уже не дети ни разу… если прикинуть, то им всем там 18 уже должно было исполниться. Ну поглядим.

София вдруг коснулась своей рукой моей руки. Так, как может только сделать женщина, которая испытывает интерес. Ни фига, Володя даёт, с таким обликом и таких баб цепляет. Красавчик, наша школа!

— Спасибо, — шепнула она. — Я помню ваше желание…

Та-а-ак, а вот с этого момента хотелось бы поподробнее. Но поподробнее не получилось — раздался звонок, и он оборвал щекотливые слова завуча.

Школьники расползлись по классам, а мы с завучем шли к спортзалу. Она снова что-то лепетала про «неблагополучных детей» и «как важно быть для них примером»… но я прям чувствовал, что сказать она хочет совсем другие слова.

— Владимир Петрович, — наконец начала Михайловна. — Насчёт ужина… всё-таки сегодня не получится. Дела.

— Какие ужины? — бросил я, озираясь на «евроремонт», сделанный в этой школе.

Вот говорят, денег нет. А окна пластиковые поставили, всё чистенько. Никакого тебе линолеума, рваного до цемента, или щелей в окнах, заклеенных полосками бумаги.

София смутилась на секунду, но быстро вернула на лицо дежурную улыбку.

— Ну… вы же сами предлагали…

Я перевёл взгляд на завуча, вскинув бровь.

Это не я предлагал. Вернее, если предлагал, то прежний «я», тот самый толстяк-историк, тело которого я теперь носил.

В этот момент в коридор прямо нам навстречу вышел молодой, плечистый мужичок в рубашке с закатанными рукавами. Он бросил взгляд на завуча, и она ему чуть заметно кивнула.

— Сегодня вечером жду тебя у себя, — прошептала она, думая, что я не слышу.

Я всё слышал.

И понял.

Мой прежний обладатель этого тела, скорее всего, влюбился в Софию и ходил за ней на цырлах, развесив уши и тая, как пломбир в отключённом холодильнике. А баба-то у нас не просто красивая, но и стерва!

— Володька, привет, ну ты как? — ко мне подошёл этот «Ален Делон» местного пошиба и протянул руку. — Хорошо выглядишь.

Он сунул мне свою руку, приветствуя, а я крепко сжал, заметив, как этот товарищ чуть вздрогнул от неожиданности. Вот есть такие люди, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять — урод! В смысле моральный. Этот индивид явно был из таких. Рожа надменная, весь из себя какой-то субтильный. Взгляд намекает на превосходство над окружающими.

Кто таков? Учитель? Так вроде мне рассказывали, что я на всю школу один мужик, кроме поломанного… Хотя это скорее не мужик, а особь мужского пола.

Я вдруг поймал себя на мысли, что такое отношение к «Ален Делону» — реакция моего нового тела. Видно, Володька не переваривал этого мужика. Кстати, судя по пренебрежительному взгляду, «любовь» у нас взаимная. И неудивительно, раз завуч положила на него взгляд, а я на завуча…

— Ну ты держись, Володька, а то оплачиваемые больничные ты уже исчерпал.