Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

Физрук: на своей волне

Глава 1

Пацаны занимались в нашей подвальной качалке. Тянулись на турниках, били по мешку, обмотанному изолентой.

Я прошёл вдоль ряда, посмотрел на каждого.

— Чего ты её как бабу гладишь! Давай: голова — голова — туловище, трижды на взрыв, — сказал я, глядя на парня, что бил грушу.

Он мотнул головой и прибавил, кулак уже красный, костяшки ободраны.

— Лучше тут себе руки в кровь разобьёшь, чем завтра на улице разобьют о твою голову, — я съездил ему подзатыльник, подбадривая.

Зал мой был открыт 24/7 и по сути был моим домом, крепостью, в которую превратился за последний год. Время было непростое, мы выживали как могли. А имея под рукой два десятка крепких бойцов, выживать было проще. К тому же и пацанам хорошо — никто по подворотням не разбредается. Мы тут как одна команда, и я, как локомотив, пру вперёд…

Дверь в подвал скрипнула.

На пороге стояла женщина. Обычная, в простом пальто по погоде, но глаза… красные, губы дрожат. Я узнал её мгновенно. Маша, сестра моего боевого товарища. Того самого, с кем мы делили сухпай и сигареты в Чечне, кого хоронили все вместе…

Она переминалась с ноги на ногу, не решаясь пройти. Я махнул пацанам:

— По парам. Бинтуем руки, надеваем перчатки. Кто филонит — и увижу, побежит три круга вокруг зала.

Пацаны начали готовиться к спаррингам.

— Заходи, — кивнул я на дверь в подсобку. — Вижу же, не просто так пришла.

Маша шагнула внутрь, и свет лампы осветил её лицо. По щекам блестели дорожки слёз.

— Володя… — её голос дрогнул. — Мне… мне надо поговорить.

Я сразу понял, что новости будут плохие. И что бы это ни было — спокойной жизни мне уже сегодня не видать.

Я провёл её через зал, мимо пацанов, в «кабинет». Узкая комнатка с железным сейфом в углу, на стене — пыльные кубки и медали, давно никому не нужные. Чуть выше — рамка с фотографиями тех, с кем мы когда-то стояли плечом к плечу. Под фото висел ещё советский флаг, потемневший от времени.

Маша присела на край стула, попыталась унять дрожащие руки.

— Володя… Лёньку избили.

Я молчал, только сжал зубы.

— Эти… возле школы, — она затаила дыхание. — Дурь толкают. Он не стерпел, влез. А они его… ногами, по лицу.

Маша запнулась, спрятала лицо в ладонях, борясь с душащими слезами. Я молчал, понимая, что она не договорила. Лёнька был моим крестником, сыном Яши… которого с нами больше нет.

— Леньку в больницу увезли. В милиции говорят: «Не лезь, у них крыша»…

Я вроде и смотрел на Машу, но взгляд застыл на снимке на стене за её спиной. На нём мы с Яшей стояли в обнимку в военной форме. Я дал ему слово, что присмотрю за пацаном, помогу Маше, которая взяла над Леней опекунство. Пацан был полным сиротой — мать умерла при родах, а Яша сгинул на войне.

В памяти всплыла и другая картина: моя больная мать, я бегал и искал работу ещё до войны. Но работы нигде не было и денег на лекарства у меня не было тоже. Яша помог… принёс пачку таблеток, оплатил лечение и сказал тогда: «Держись, Вован. Мать твою вытянем». А потом нехотя признался, что, чтобы мне помочь, продал свой старый «Москвич».

Я перевёл взгляд с фотографии на Машу. Губы у неё всё ещё тряслись, глаза блестели.

— Разберёмся.

* * *

В подвале качалки сеть ловила плохо. Я поднялся наверх, вышел на улицу. На углу ларька толпились мужики. На витрине продавали паленую водку, на этикетках красовались криво наклеенные фальшивые акцизки. Пацаны из соседней школы, шмыгая носами, крутились рядом, делая вид, что не при делах. А я знал, что там им «по знакомству» могли налить стакан палёного спирта «для храбрости».

Я задержал взгляд. Возле школы, угол которой я хорошо видел, в «копейке» сидели двое барыг. Они не прятались, не зондировали почву и работали в открытую, как хозяева.

Один высунул руку в окно, поманил школьника, что проходил мимо. Тот замялся, но подошёл.

В этот момент по улице медленно проползла ментовская «шаха» с мигалкой. Ларёчник шустро нырнул внутрь, вытащил из-под прилавка заранее приготовленную сумку. Мент вышел, будто для проверки, но вместо того, чтобы прикрыть лавочку, молча забрал сумку и, даже не взглянув на товар, вернулся в машину. На барыг он даже и внимания не обратил…

Я молча смотрел.

Зараза проникала на улицы постепенно. «Сверху», со стороны «старших», мне было рекомендовано не дёргаться, если что-то подобное начнётся. Потому что так решили «серьёзные люди». А меня просто поставили перед фактом, видимо сочтя, что я буду терпеть.

Не буду.

Да по закону тут ничего не решить. Всё схвачено… и единственный вариант — выжигать это дерьмо калёным железом.

Я отошёл за угол, достал из кармана старый «кирпич» — тяжёлый, с протёртыми кнопками. Нажал вызов. Гудки тянулись долго, наконец щёлкнуло соединение.

— Алло, — раздался голос бригадира.

— Кто это к нам зашёл? — я сразу перешёл к делу.

На той стороне повисла пауза.

— Это люди Бармалея. Воло, а чё кипишуешь? Сказано же всем поддержать… А тебе разве ещё не звонили по ситуации? — осторожно спросил он.

— Нет, — отрезал я.

— Ну… скоро позвонят. Разъяснят, как работать теперь.

— А ты теперь работаешь с ними? — прямо спросил я.

И опять повисла тишина.

— Да, Вова… Ты смотри там… не шуми. Башку открутят на счёт три.

Я ничего не ответил. Просто нажал «сброс».

Экран мигнул, телефон замолчал.

Я стоял, сжимая его в ладони, ощущая, как неприятно засосало под ложечкой. Я постоял ещё минуту, переваривая новые вводные. А потом спрятал трубу в карман и пошёл во двор. Там под облезлым фонарём стояла «копейка» с тонированными стёклами. Двигатель тарахтел, из-под колёс тянуло дешёвым бензином. Двое барыг сидели в салоне, окна приоткрыты, дым сигарет в салоне висел облаком.

Рядом крутились пацаны лет пятнадцати. Один из барыг высунулся из окна, ухмыльнулся:

— Ну чё, попробуй не ссы, малой. Тебе ж дружок рассказал, как кайфово? Да бесплатно, чё ты менжуешься…

Сопляки тянулись к «дури», как мотыльки на свет. Малой подошёл,