Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый Страница 5

— Лекарей! — кричал я.

Между тем и сам сразу же подбежал к одному из бойцов, что лежал и не подавал признаков жизни. А, нет… Шевелится.

— Снимать с него кафтан! — приказал я рядом стоящим стрельцам.

Пока они стаскивали с него одёжу, я уже смотрел другого. Этот тоже лежал, но у него проникающего ранения не было, пуля застряла, не пробив грудную клетку. Вот только от того было не легче. Пуля попала в районе сердца, остановила кровяной насос. Прикладываю два пальца к сонной артерии… Пульса нет.

— Преставился Козьма! — сделал своё «экспертное» заключение один из стрельцов.

Ещё двое бойцов нагнулись, посмотрели в безжизненные глаза бойца и перекрестились. Я же в это время не снимал с него кафтан — я разрезал его, как и подкафтанник, и рубаху. Удар… сложив две руки в захват, ударил в район сердца.

— Раз, два, три, четыре… — отсчитываю нажатия.

— С чего же ты, полковник, мучаешь его? — сетовал тот стрелец, который первым определил смерть своего побратима.

Я слушал лишь краем уха. Некогда мне на их вопросы отвечать! После тридцати нажатий и искусственного дыхания сердце не запустилось. Я повторил процедуру.

— Пальцы на жилу шейную положите кто-нибудь! Как забьётся жила — мне сказать! — приказывал я, продолжая совершать реанимационные мероприятия.

— Так стучит жила! Богу слава, стучит! — удивлённо сказал стрелец, который приложил даже не пальцы, а всю руку на шею стрельцу. — Чай ожил!

И тут безжизненные глаза бывшего мертвеца стали шальными. Зрачки стрельца бегали туда и сюда, он явно не понимал, что с ним происходит. Да никто не понимал, кроме меня.

— Нынче жить должен! — сказал я, слезая со стрельца и усаживаясь прямо на брусчатку.

Нет, не физически мне было сейчас тяжело, морально. Хотя, конечно, реанимация вручную, особенно, если долгая — это почти тренировка в спортзале.

— Что иные раненые? — спросил я.

— Живы будут. За лекарем-немцем ужо послали, — отвечал мне стоящий неподалёку дядька Никонор.

— Хто ж ты такой, Егорка? — прошептал дядька.

И не знаю, почему я вообще понял сказанное. Может, даже не услышал, прочёл слова дядьки по губам — он выдохнул это, почти как обращение к небесам.

Внутри ёкнуло. Конечно, меня здесь не могут заподозрить в том, что я — человек из будущего. Но ведь и бесом же объявить могут! Мало ли примеров из истории?

— Святы Боже, святы грешны! — бормотал другой стрелец.

Та-а-ак. Интересно, конечно, какие сейчас обо мне поползут слухи. А и пускай! Конечно, если будут говорить о том, что я спас стрельца, а не выдумывать, что я провёл какой-нибудь ведьмовской ритуал.

Уверен, что популярность будет мне только на руку. За то короткое время, что я пребываю в этом мире, я уже даже снискал себе прозвище. Так пусть «Кровавый полковник» сменится на какое-нибудь иное, более благоприятное. С церковниками бы ещё из-за этого не поссориться. Как только свободная минутка найдётся, обязательно нужно бежать в церковь и хоть до шишек на лбу молиться. Тут даже вросшего креста может быть недостаточно.

— Да пустите меня! Повелеваю вам, — услышал я голос Петра Алексеевича. — И не смейте матушку мою держать!

Встав с брусчатки, я пошёл в ту сторону, откуда раздавался звонкий мальчишечий голосок. Интересно, изменится ли голос Петра с возрастом. Тон-то у него и сейчас повелевающий. Но вот басовитости мужеской пока не хватает.

— Матвеев! Ты дядька мне, но дядьев хватает! И матушку не тронь, говорю тебе! — тон государя был настойчив.

На ступеньках Красного крыльца стоял Пётр, чуть выше его стояла женщина. Симпатичная… Вот ей-богу, если бы такая встретилась мне в прошлой жизни, мне, мужику седовласому, то непременно обратил бы внимание. Сейчас же приходилось заставлять себя отворачивать взгляд. Не следовало на царицу смотреть не только потому, что она мать государя, но и потому, что я, отрок, никак не могу смотреть на женщину за сорок этаким мужским взглядом.

Нет-нет! Нынче мне пристало любоваться юными девицами. И как только я подумал об этом, молодой организм отозвался. Непривычные, забытые, но несомненно приятные ощущения.

— О! Полковник, доложи всенепременно своему государю, когда головы бунтовщикам рубить будем! — потребовал Пётр Алексеевич, увидев меня.

— Ваше Величество… — я поклонился.

— Вот! Изнову, величеством меня прозвал! — воскликнул юный государь. — Слыхали, да?

— Отвечай царю! — потребовал стоящий рядом с Петром Матвеев.

Только что сам Артамон Сергеевич отхватывал. На мне отыграться что ли решил?

Тут же рядом с Петром Алексеевичем был и Ромодановский, и Языков, и… На крыльце стояли ещё пятеро бояр. Несложно догадаться, что это Нарышкины делают попытку вырваться из своего заточения.

Родственнички приспособили Петра Алексеевича как таран, чтобы пройти за заслоны, которые выставили бояре Триумвирата. Всё-таки норовят использовать государя в своих целях. А после потомки удивляются, почему русские цари были такие обозлённые. Так ты поживи в условиях, когда тобой пытается манипулировать каждый второй! А ещё меж собой строят козни, интриги.

— Пётр Алексеевич, государь, главное, что мы не проиграли. Полк стремянных стрельцов на вашу защиту такоже стал, как и ранее мой полк. И иные приходят, дабы оборонить тебя, твоё Величество, — пространно говорил я. — Объявлен указ твой, величество, о скликании войска посошного. Полки иноземного строя скоро возвернутся. А они за тебя, государь.

А просто нечего было конкретно доложить Петру Алексеевичу. Ситуация-то всё ещё висит в воздухе. Но тут время работает на нас. Остается только обнадеживать и государя и остальных. Ну не говорить же, что я предполагаю попытку штурма. Что нужно еще некоторых бунтовщиков убить. И на некоторые уступки идти придется, чтобы меньше кровь пролилось.

— Полковник, память у меня крепкая… Ты спас меня. Токмо сердит я за то, что по твоей милости ударился головою, — сказал юный государь. — Служи и дале с честью!

— Не сомневайтесь, ваше величество, — сказал я и поклонился.

— Смешной ты… Ваше… Но нынче же… требую почестей для матушки моей и дядьев! — Петр быстро переключился на Матвеева и других бояр.

Я же понимал, что наступил новый кризис. Ну никак не получается добиться единства внутри периметра Кремля. Вот и Нарышкины теперь собираются вернуться.

— Бояре, дядьки мои, потребно мне волю вам свою сказать! — сказал Пётр