Бои местного значения (СИ) - Зурков Дмитрий Страница 34

Нас, правда, пожалели и выделили на семнадцать человек три вагона. Два багажных и один полностью отведённый для личного состава. В «грузовиках» цивилизация начиналась и тут же заканчивалась сортиром типа «дырка в полу» и размещением ящиков так, чтобы оставалось место для часовых и бодрянки верхом на ящиках в спальных мешках. В третьем добавился душ с баком литров на четыреста и брезентовой занавеской, печка-буржуйка и кухня в виде отдельного столика с примусом. Ну и соответственно, нары были всего лишь двухярусными. В дополнение ко всему в торцах всех вагонов оборудовали малозаметные дверцы для удобства перемещения на ходу туда-сюда-обратно. Для смены караула, приёма пищи и прочих армейских надобностей.

Груза у нас набралось с собой более, чем достаточно. Гордей и его приятели-артельщики отправились со своими трофейными 98-ми маузерами, «молодые» прихватили тщательно отобранные по калибрам, а затем не менее тщательно пристрелянные винчестеры М1895 и мосинки с оптикой и гнутыми рукоятками затворов. Всё это великолепие в комплекте с тысячей патронов на ствол было упаковано в ящиках под «тонким слоем» теодолитов и перископических буссолей. Ещё один ящик загружен 1911-ми кольтами, глушаками к ним и запасом «бочонков» стандарта.45АСР на первое время. Сергей Дмитрич, змиюка такая тихушная, посылочку, что лично мне полагалась, отдал, а что куча плюшек ещё и на батальон прибыла, даже словом не обмолвился! Вот в наказание за хитроягодичность я его немного и раскулачил.

Боевики укомплектовались стандартными винчестерами и их младшими братиками «тренчганами» М1897. На время путешествия мы с Ильёй Буртасовым вооружились «тихими» браунингами. По приезду он сменит свой на маузер-шнелльфоер, до поры-до времени лежащий в ящике рядом со своим близнецом, а я повешу на ремень 1911-й. И рядом со мной всегда будет сладкая парочка «Рудокоп» и томпсон. Надо же действительно посмотреть кто в бою лучше — немец, или америкос. Хотя от Бергмана там осталось только название. Как написал Фёдоров, внутри всё новое. Ствол, глушитель, затвор, затворная рама, возвратная пружина, приёмник магазинов, сами магазины… Шмайсеровсого осталось немного — приклад, крышка ствольной коробки и доработанный УСМ.

Помимо этого с нами едут четырёхместные палатки, орехово-черносливово-витаминный сухпай, три суперсекретные рации от Павлова, гарантированно обещавшего подзарядку аккумуляторов в станице, целый ящик медикаментов и прочей химии, а также прочие мелочи походно-таёжного быта. И, само собой, подарки от некоего высокопоставленного, я бы даже сказал августейшего лица принимающей стороне. Не забыл Регент своих казаков-бодигардов, — кастрюли, миски, тарелки, кружки, ложки-вилки с оттиском «Станица Береинская» на каждую семью, на каждого станичника, включая казачат, и уже родившихся и ещё нет! Из суперпрактичного алюминия!..

Но и это ещё не всё. Десяток льюисов в подарок Григорию Михалычу везём. Официально расстрелянных в хлам и посему списанных, а реально — с новыми стволами, новыми пружинами и всем, что только можно было заменить из ЗИПа в Стрелковой школе. Чтобы не выглядел нищебродом, а то в соседних станицах — только по паре-тройке мадсенов. Так-то пулемётик, конечно, неплохой, но уж больно капризный. Европейские патроны типа 7,92×57 Маузер жует, как семечки, а вот русскими рантовыми «орешками» 7, 62×54 давится частенько, за что и получил ещё в войну прозвище «чёртова балалайка»…

Блин, да когда уже эта Суражевка на горизонте замаячит!.. Слезть с осточертевшего поезда, попрощаться с техническим прогрессом, найти попутную лошадь, в смысле, — подводников, перегрузить на их подводы своё картографическое и не очень барахло и, не спеша, поцокать в гости к Григорию Михалычу Митяеву, чья станица будет нашим ППД на это лето.

Ох, далеко ещё до этого счастливого мгновения! А хуже всего то, что пока личный состав балдеет в специально оборудованном вагоне, где свободного места вполне достаточно, чтобы поутру сделать зарядку, например, или на стоянке побаловаться друг с другом силушкой богатырской, отставному штабс-капитану Пупкину, внешне очень похожему на полковника Гурова, и такому же отставному поручику Илье Алексеевиче Буртасову приходится изо всех сил соблюдать уже даже не набившие оскомину, а вызывающие самую настоящую изжогу правила этикета. Особенно в общении с дамами-попутчицами. Кокетничать и держаться вежливо с какой-нибудь мадам, уже неделю моющей только руки и лицо, а остальные амбре заглушающей большим количеством парфюмерных субстанций, для нас, привыкших к ежеутреннему армейскому обливанию холодной водой, достаточно трудно. Теперь я в полной мере понимаю почему Колумб после аудиенции у Изабеллы Кастильской тут же усвистал от неё аж через всю Атлантику. Испанская королева была очень набожна и истово соблюдала тезис о спасении души в ущерб телу, почему и не мылась несколько лет.

Но самое хреновое было не в этом. За первые три дня мы перебрали все более-менее интересные темы для разговоров. Сначала Илья подробно и в ярчайших красках озвучил восторженные впечатления о полётах на дирижабле, особенностях работы с магнитометром для нахождения вероятного выхода кимберлитовой трубки ближе к поверхности… Короче говоря, был бы я геологом, или каким-нибудь летуном — разделил бы его эмоции…

Потом мы, не торопясь и с чувством глубокого удовлетворения, обсудили международное положение, все аристократические и не только сплетни, последние новинки прозы, поэзии, музыки и живописи. После чего перешли на абстрактную философию и безуспешные поиски смысла жизни.

— … сказал, что с развитием цивилизации человечество должно стать мудрее и миролюбивее… По-моему, в этом что-то есть разумное. — Бывший студент-вольнопёр как был, так и остался в общении очень воспитанным и деликатным молодым человеком, хотя и мог, если потребуется, мгновенно превратиться в машину смерти с позывным «Бур».

— Любезный мой Илья Алексеич, будь так любезен, вспомни, пожалуйста, чем закончилась первая Гаагская конференция?

— Принятием конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, о мирном разрешении международных столкновений. Плюс декларации…

— И что, в войну эти соглашения всегда и везде соблюдались? Никто никого газами не травил, разрывных пуль не использовал?.. «Атаку мертвецов» и подвиг сестры милосердия Риммы Ивановой напомнить? Запамятовал, когда мы Гутьера в плен взяли, по дороге наших пленных освободили? Их рассказы помнишь⁈ Как они железную дорогу строили?.. Ладно — мы! Хоть противниками были. А своих-то за что? Вспомни, три года назад в Австрии трибунал был по «делу Талергофа»! Там ведь свои своих!.. И чем закончилось? Прикрылись эксцессом исполнителя и под суд попали пешки.

— А лодьи и ферзи выкрутились? — Буртасов не иначе что-то почуял, вон как глазки разгорелись. Ладно, уймём твоё любопытство. В части касающейся.

Про ребятишек генерала Потапова тебе всё равно знать не положено…

— Ну, кто выкрутился, а кому и не повезло. Кто-то косточкой в компоте подавился насмерть, кто-то грибочков не тех поел, кто-то в камине вьюшку закрыл слишком рано…

— Да-да, Денис Анатольевич, Вы рассказывали! Поскользнулся на апельсиновой корке — и прямо на нож! И так восемнадцать раз!.. — Илья весело смеётся. — Как же, как же, помню, помню!..

— А если серьёзно, мне кажется, равновесие наступит тогда, когда будет изобретено оружие, не оставляющее шанса ни побеждённому, ни победителю. — В моём мире этим жупелом стала ядерная бомба. Но Буртасову об этом знать тоже не нужно.

— Я не могу даже представить, каким должно быть такое оружие. Нет, «Освобождённый мир» Уэллса и «Лицом к флагу» Жюля Верна я прочёл, но всё равно…

— У меня тоже воображения не хватает. Но, думаю, по своей мощи оно должно сделать любой уголок на планете не приспособленным к жизни. — Так, пора менять тему, иначе далеко зайдём. — Шекспира помнишь? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

— Но всё равно, как-то в голове не укладывается…