Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Юлия Викторовна Меллер Страница 27

Маски крепились к палочке и закрывали только верхнюю часть лица, возвышаясь над головой короной, петушиным гребнем или колпаком звездочета. Если бы Дуня успела продумать костюмы, то эффект попадания в роль был бы полный. Но и без этого…

— Негде, в тридевятом царстве,

В тридесятом государстве,

Жил был грозненький султан Дадон…

Одновременно с Дуней тихо запела флейта, поддерживая её адаптированный к нынешней реальности сказ. Гости и хозяева с улыбкой смотрели на боярышню, не ожидая, что она так выразительно поведёт свою речь. Все же сказительницы предпочитали напевный стиль.

Постепенно в зале становилось все темней, слуги зажигали больше свечей, расставляя их поблизости от боярышни, а слушатели полностью погрузились в события тридевятого царства.

Они посмеивались над Дадоном, внимали звездочету, а когда появилась роскошная шемаханская царица, то стало жарко не только мужчинам. Глаза на маске были прорисованы столь необычно, что все забыли, что это всего лишь маска. А боярышня плавно водила ладошкой, причудливо складывая пальцы, подражая индианским танцовщицам.

— А царица вдруг пропала будто вовсе не бывало, — закончила Евдокия — и по её знаку слуги переставили подсвечники так, чтобы осветить хозяев замка.

Оказавшись в тени, она с удовольствием смотрела на завороженных сказкой зрителей. У царевича блестели глаза от восторга и он пытался растопырить пальцы, подражая ей. Остальные мужчины растерянно переводили взгляд с Евдокии на маску царицы, словно очнувшись от морока. А Юрий Васильевич смотрел на неё по-особенному и Дуне хотелось запомнить этот взгляд. Князь восхищался не сказкой, а ею!

— И в чём же урок? — неожиданно звонко спросила внучка князя, ревниво отнёсшаяся к успеху гостьи. Дед обещал, что царевич будет покорен ею и запомнит ее. Он прямо сказал ей, что невеста Ивана ещё слишком мала и может подвинуться. Но все оказалось не так! Гости пению и игре на музыкальном инструменте совсем не удивились!

«Ах ты!» — мысленно воскликнула Евдокия, но искренне огорченный и возмещенный вид княжны ее больше насмешил, чем задел. Боярышня широко улыбнулась внучке Воротынского. Царевич с предвкушением подался вперёд: он свою подружку хорошо знал.

— Достаточно немного подумать, чтобы увидеть поучающую часть сказа, — выгнув бровь, ласково произнесла боярышня. Она выбрала тон, как будто разговаривает с маленькой девочкой. — Это сказ о ценности слова. Уж коли дал слово, то держись его.

— Верно говоришь, — одобрил старый князь, как раз погоревший на доверии к Казимиру.

— А ещё это сказ о справедливости. Она неизбежна. К сожалению, в жизни, бывает, запаздывает, но за всё спросится.

Слушатели понемногу отходили от испытанных эмоций, включались в обсуждение того, чему учила рассказанная история.

— Сказка показывает, что сила духа важнее материального блага, и мы наглядно увидели, что надо быть осмотрительными при принятии решений, — разошлась Евдокия.

— Да-а-а, надо же! Признаться, я сразу всего смысла не уловил, — покачал головой Воротынский. — Ты прекрасная рассказчица, боярышня. Мне до сих пор кажется, что я перенёсся в неведомый мир.

Семья одобрительно закивала головами, а Иван Иваныч небрежно так бросил:

— У нас все сказки с глубоким смыслом и пользой. Интересно послушать и детям, и взрослым.

— Да, многое переменилось на Руси, — вздохнул Фёдор Львович. — Хочется всё своими глазами посмотреть, да боюсь, что стар я уже.

— Ты, Федор Львович, не городи себе препоны, — мягко заметил царевич, — возьми да поезжай. У нас добрые лекари, глядишь, их советы продлят тебе жизнь и ещё немало лет потопчешь мать сыру-землю.

— Может, и прав ты, Иван Иваныч, — покивал Воротынский и с горечью посмотрел на своих внуков. Сыновьям он нанимал лучших ученых, чтобы учили они наследников всему тому, что необходимо знать правителям земель. Внукам же досталось совсем другое обучение. Они знают чужие языки, обучены манерам и счёту, а в остальном словно бы пустышки: повторяют чужие слова, не хотят ни в чём разбираться, действуют на эмоциях.

Воротынский смирился, думая, что вся молодежь такая, но приехали гости и юный царевич поразил его своей хваткой и разумностью. А после удивила боярышня. И вроде бы он слышал о ней многое, но ему казалось, что за ней кто-то стоит, подсказывает и направляет. Ан нет! Настоящая боярышня. Такая, как встарь заведено.

— Уже поздно, надо бы дать отдохнуть Евдокии Вячеславне, — оборвал все разговоры князь Юрий Васильевич, давая всем понять, как впредь надо обращаться к девушке.

Дуня вспыхнула, но хозяева с пониманием отнеслись к намеку князя о его намерениях по отношению к ней. Перед ними будущая княгиня. Да и вообще говорят, что ныне в Москве на Новгород равняются и все чаще к людям с вичем* обращаются.

— Я провожу тебя, — сообщил князь и пошёл первым. Жёнки быстро подхватили инструменты, но Аграфена чуть придержала их, давая Евдокии с князем уйти чуть вперёд. Дом был разделён на мужскую и женскую половину, поэтому Юрий Васильевич вскоре остановился. Повернулся к боярышне и замер. Он не ожидал, что она стоит так близко к нему, но не отступил. И она осталась не отступила, осталась близко. Подняла на него глаза, улыбнулась.

— А здорово я им нос утерла?! — скрывая смущение, заговорщически спросила она. — У меня уже уши вяли слушать, как при дворе князя Казимира лепо и весело. Вот пусть знают, что у нас лучше!

Князь с нежностью посмотрел на неё, потянулся поцеловать ее, но вовремя опомнился. Мотнул головой, как конь, улыбнулся ей в ответ. А она растерялась. В ней словно бы поселилась жадина, которой хотелось постоянно видеть нежность и любовь к себе. Зазудело желание удивлять князя, провоцировать, соблазнять, только чтобы он всегда так на нее смотрел.

Испугавшись столь странного вдохновения, Евдокия отступила, а увидев сожаление в глазах князя, чуть было не расплылась в довольной улыбке. Она не безразлична ему, и бабушка была права: мужчины очень ранимы, а женщины — властительницы их сердца. Поддавшись озарению, она кокетливо приложила свою ладошку к груди князя. Он вздрогнул, захотел прижать своей рукой ее, но она вздохнула и счастливая, скрылась на женской половине.

— Я ужасная женщина! — сообщила она сама себе и прислушалась, проверяя не ушел ли князь. Его удаляющиеся шаги она услышала не скоро и только после этого протанцевала вальсом до выделенных покоев.

Походив немного по комнате, ища покоя в движении, Евдокия решила не форсировать события. Она всё же ещё приглядится к князю, помучает его и посмотрит, как он отреагирует на её капризы. А то вдруг потом, будучи беременной, она станет невыносимой, а у князя никакой сопротивляемости не окажется.