Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий Страница 27

— Дави, дави же! — рявкнул кто-то, и водитель, бледный как полотно, вжал педаль в пол.

Мы влетели на мост через Влтаву. И тут, словно по волшебству, чужой город обернулся к нам своей настоящей, неигрушечной стороной. Не кукольные домики, а каменное ущелье, где каждый карниз был готов обрушиться на голову. Не аккуратный конструктор, а лабиринт, где один неверный поворот — и ты в объятьях бетонного великана, мечтающего тебя раздавить.

Легковушка, визжа шинами, попыталась подрезать нас на узкой набережной, но наш шофер лихо швырнул многотонную махину вбок. Автобус, скрежеща боком о гранит парапета, пронесся в сантиметре от воды, оставляя на камне сноп искр.

— Смотри! — крикнул Серёга.

Я обернулся. «Шкода», не сумев вписаться, ударилась боковиной о стену дома и замерла на несколько секунд. Но мы уже ныряли в следующую арку, в следующую улицу, оставляя погоню в паутине чужих, незнакомых переулков.

— Ух, прямо как в детективе! — послышался голос Марии Сергеевны.

— Меня сейчас стошнит! — промычала Лариса.

— Держись, Лора, потерпи! — крикнул кто-то, но голос его потонул в визге тормозов.

Мы врезались в сумеречный переулок, такой узкий, что казалось, сейчас сорвем боковые зеркала. Стены домов, серые, розовые, желтые, сливались в сплошную полосатую ленту, мелькавшую за окном.

— Да они еще тут! — не своим голосом завопил паренек с заднего сиденья, прилипший лбом к стеклу.

Из бокового переулка, будто из-под земли, вынырнул все тот же желтый силуэт. Цементная рожа за рулем казалась еще злее, еще ближе.

— Да сколько же можно, черти! — проворчал Серёга, судорожно сжимая кулаки. — Им же памятники поставят, если мы тут разобьёмся!

Наш водитель, молчаливый и сосредоточенный, вдруг резко дернул руль, и автобус, кренясь набок, влетел на небольшую площадь, замощенную брусчаткой. Посередине стоял фонтан с каким-то каменным святым, с укором взирающим на эту безумную гонку.

— Ага, попались! — злорадно хмыкнул шофер.

Прямо перед нами раскинулась какая-то реставрация — ограждение из красно-белых пластиковых столбиков и глубокая траншея. Но водитель не стал тормозить. Он рванул вправо, на тротуар, мимо ошалевших пешеходов, прижимавшихся к стенам. Автобус подпрыгнул на бордюре, послышался оглушительный треск — мы снесли пару столиков уличного кафе, а белый зонтик, словно парашют, запорхал за нами.

Я взглянул назад. «Шкода» попыталась повторить маневр, но не сумела. Она зарылась носом в ту самую траншею, из которой торчали трубы. Дверца распахнулась, и оттуда, ругаясь самым что ни на есть русским матом, вывалился здоровяк.

А автобус в это время пытался вырулить и встать на четыре колеса. Его мотало из стороны в сторону.

Что творилось в салоне…

Водитель с каменным лицом пытался крутить баранку, но… Машину подкинули на выбоине в брусчатке. Она накренилась на правый бок, а потом медленно, неспешно автобус лёг на бок под женский визг и мужской мат.

Глава 12

В автобусе царила неразбериха. На мгновение мир перевернулся. Буквально. Стекло окна стало полом, а пол — стеной, по которой покатились пустые бутылки, чей-то ботинок и сигаретная пачка. Свет погас, остался только тот, что снаружи. Он выхватывал перекошенные, испуганные лица.

Сверху посыпалось крошево вылетевших стёкол. Оно обсыпало лежащих внизу, щедро раздавая ранки и царапины.

Женский визг прорезал мужской мат, создавая какую-то дикую, первобытную симфонию хаоса. Кто-то рухнул на меня, кто-то громко ахнул, ударившись обо что-то твёрдое. Из динамика послышались звуки короткого замыкания — резкий треск и тишина.

— Все живы? — прохрипел я, пытаясь высвободиться из-под чьей-то локтя.

Ответом был стон и новая порция матерных рулад, уже более осознанных. Значит, живы. Уже хорошо.

Воняло бензином, пылью кресел и страхом. Сквозь лобовое стекло, теперь бывшее люком в крыше, я увидел кусок чужого неба и фасад старого дома с каменными ангелочками, которые с удивлением взирали на нашу опрокинутую банду.

— Чёрт! Да не по яйцам же! — это был голос Веденеева, глухой и придавленный. Он висел надо мной, уцепившись за спинку сиденья, как матрос за рею в шторм. — Ну вот и приехали. В прямом смысле.

Снаружи послышались крики, бегущие шаги. Уже не погоня. Городские. Любопытные. Свидетели.

— Ребята, — хрипло сказал я, отстегивая ремень безопасности, который теперь почему-то держал меня в кресле, как скалолаза на стене. — Быстро все ценное — в карманы. Паспорта, деньги. Остальное бросить! Выбираемся!

— Вы живы? — послышались голоса. — Си наживу?

Двери автобуса распахнулись. Вниз спрыгнули люди, начали помогать выбираться. Никто не вспоминал о Пражской весне — люди просто помогали людям, без оглядки на национальность.

Я ж в это время успел ощупать себя. Вроде бы цел. Ничего не повреждено. Начал помогать выбираться другим пассажирам.

— Да чего ты меня за задницу хватаешь? — взвизгнула Мария Сергеевна.

— А за что хватать-то ещё, за междуножие? — огрызнулся подсаживающий её Никифоров. — Вылезайте, Мария Сергеевна, потом о приличиях подумаем.

Я же помогал подняться Ларисе. Она удачно упала на меня. Настолько удачно, что даже не поцарапалась. Только охала, когда я подавал её наверх. Ларису приняли аккуратные руки. Вытащили наверх.

Издалека стали слышны звуки подъезжающих карет «скорой помощи».

Я сделал последний рывок и выбрался через тот же люк. Ночь встретила меня запахом брусчатки, разлитого масла и чужой речи, в которой тонули отрывистые команды и вздохи облегчения. Стоял на коленях на холодном камне, переводя дух, и чувствовал, как по спине бегут мурашки — не от страха, а от адреналиновой отдачи.

Серёга, уже на ногах, отряхивал куртку. Его взгляд скользнул по мне, оценивающе, по-солдатски.

— Цел?

— Пока дышим — значит живы, — хрипло ответил я, поднимаясь.

К автобусу пробивался тот самый здоровяк из «шкоды». Он прихрамывал, его рожа, перепачканная теперь не только цементом, но и кровью, была искажена звериной злобой. За ним вылезли ещё трое. Хари тоже не как на праздновании Нового года. Но вот верзила всех перещеголял. Даже трубу с земли поднял…

Всё никак не успокоится? И чего ему спокойно не живётся?

Ну, уехал, зажил другой жизнью. Какого же хрена ругать то место, откуда сорвался? Или это своего рода аутотренинг и с помощью него можно успокоить свою совесть? Вроде как уехал из дерьма в рай и теперь надо выслужиться перед местными