Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин Страница 2

Отсюда, с вершины, логово врага было как на ладони. На противоположном склоне, чуть ниже нас, мы отчетливо видели их стрелковые позиции — сложенные из дикого камня «гнезда», тщательно замаскированные ветками и почти неприступные для атаки снизу. Занятые перестрелкой с группой Мышляева в долине, хунхузы даже не подозревали о смертельной угрозе, нависшей прямо у них над головами.

— Рассредоточиться по гребню, — прохрипел я, давая знак. — Огонь по готовности. Цель — каждая живая тварь в этих норах.

Переводя дух, мои бойцы занимали позиции, выбирая удобные камни для упора. Щелкнул первый курок. Затем второй, третий… и на врага обрушился наш свинцовый дождь. Теперь роли поменялись. Мы были охотниками, а они — дичью, запертой в каменных клетках.

Паника внизу началась почти сразу. Один хунхуз, высунувшийся для выстрела, получил в череп сразу две пули и молча ткнулся лицом в бруствер своей ячейки. Другой взмахнул руками и кубарем покатился вниз по склону.

Настоящий вой пронесся над ущельем: такого поворота бандиты явно не ожидали. Их ответный огонь стал беспорядочным и неточным — теперь они стреляли вслепую, вверх, почти не видя нас.

Их командир, однако, явно не был дураком. Поняв, что их обошли и дело пахнет тотальным истреблением, он отреагировал с отчаянной, звериной решимостью. Раздались яростные, лающие команды, и из одного из самых дальних, скрытых от нашего обстрела «гнезд» выскочила группа примерно из десятка головорезов. Не обращая внимания на бой внизу, они, пригибаясь, бросились прямо по гребню наперерез нам, пытаясь зайти во фланг и сбросить с высоты.

— К бою! — рявкнул я.

Пришлось мгновенно разделиться. Часть бойцов продолжала методично выбивать хунхузов в ущелье, не давая им поднять головы. А мы: я, Тит, Сафар и несколько казаков — развернулись, чтобы встретить отряд смертников. Теперь противник пытался проделать с нами то, что мы проделали с ним: связать перестрелкой, позволив своей штурмовой группе зайти нам в тыл. Узкий каменистый гребень вот-вот обещал превратиться в арену для короткой, яростной и безжалостной схватки, где нет места маневру, где все решают только скорость и сталь.

Рукопашная схватка на узком, как лезвие ножа, гребне была чистым безумием. Я едва успел выстрелить в упор в первого хунхуза, как на меня тут же навалился второй. Пришлось работать прикладом и ножом, отбиваясь от яростных ударов тесака-дао. Краем глаза я видел, как справа ревет, круша врагов, Тит, а казаки-пластуны, матерясь, сдерживают натиск еще двоих бандитов.

Я наконец отбросил своего противника и попытался перезарядить «Лефоше» — в барабане оставался всего один патрон. Пальцы, скользкие от пота и крови, не слушались, драгоценные секунды уходили. И в этот момент, в самый уязвимый для меня миг я увидел, как один из хунхузов, которого до этого теснили казаки, вдруг извернулся и, оставив казаков за спиной, одним прыжком оказался прямо передо мной.

Я никак не успевал выстрелить. Время как будто остановилось. Все, что я видел, — это его перекошенное яростью лицо, револьвер в руке и головокружительную пропасть слева и справа от нас…

И тут между нами выросла тень. Сафар. Он был ближе всех и, оценив ситуацию, не раздумывая, бросился наперерез, закрывая меня своим телом.

— Сафар, нет! — вырвалось у меня.

Хунхуз, не ожидавший этого, на мгновение растерялся, но палец его уже давил на спуск. Выстрел грянул оглушительно громко. Я видел, как Сафара дернуло, как по его виску, оставляя темный след в черных волосах, скользнула пуля. Он не закричал, лишь качнулся, как подрубленное дерево, и начал медленно оседать на камни.

Тит, увидев это, издал звериный рев, от которого, казалось, задрожали скалы. Он отшвырнул противника, с которым боролся, и бросился на помощь. Но он был слишком далеко, слишком неповоротлив для этого узкого карниза. Он не успевал.

Ярость затопила все. Пальцы наконец-то нащупали патрон, вложили его в камору, провернули барабан. Время сжалось в одну-единственную секунду. Хунхуз, оскалившись, перевел оружие, взводя курок, чтобы добить и меня, и лежавшего у моих ног Сафара.

Мой револьвер взревел, подпрыгнув в руке. Пуля ударила бандита прямо в переносицу. Он замер, выронил меч и, качнувшись, молча рухнул навзничь, в пропасть.

Все было кончено. Последний из отряда перехвата был убит. Засада внизу, потеряв почти всех командиров, умолкла. Остатки бандитов бросились бежать в глубь ущелья, где их уже встречали люди Мышляева. Мы победили.

Я бросился к Сафару. Он был без сознания, голова разбита, но дышал. Тит подхватил его на руки так же легко, как до этого поднимал мешки с мукой, и мы начали спуск.

Внизу, в ущелье, бой уже стих. Мои бойцы встречали нас радостными криками, но тут же смолкали, видя, как Тит несет раненого Сафара. Картина внизу открылась страшная: ущелье было завалено телами хунхузов, но и наших полегло немало.

И тут я увидел группу нанайцев. Они стояли на коленях вокруг тела, лежавшего на земле. Я подошел ближе, и сердце мое ухнуло вниз. На земле лежал Аодян. Молодой, сильный, еще вчера полный жизни вождь.

Орокан, чье широкое молодое лицо, казалось, в один миг превратилось в каменную маску, поднял на меня глаза.

— Он повел наших в атаку, когда хунхузы дрогнули, — глухо рассказал мне один из казаков, стоявший рядом. — Первым выскочил из-за камней, чтобы увлечь за собой остальных. И тут же его срезало… почти в упор. Если бы не он, они бы еще долго там сидели и положили бы наших куда больше.

Я смотрел на мертвое лицо Аодяна, на его юношеские, почти мальчишеские черты и чувствовал, как горечь победы становится невыносимой.

Орокан медленно поднялся.

— Он умер, как подобает вождю, увлекая за собой других, — произнес он, и в его голосе не было слез, только сталь. — Его дух теперь будет охотиться в небесной тайге, и он доволен.

Выпрямился — теперь именно он был вождем.

— Я веду их по тропе мести. Веди нас дальше, Тай-пен.

Прииск «Тигровый Зуб» встретил нас тишиной и запахом смерти. После короткого и жестокого боя в ущелье сопротивления здесь уже никто не оказывал. Уцелевшие хунхузы, потеряв командиров и поняв, что их западня превратилась в могилу, просто растворились в горах, бросив все.

Пока Овсянников, хмурый и