Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев Страница 12

— Маттео, держи фланг! Где подкрепления?

Сержант Маттео ответил:

— Синьор, они близко! Но эти дикари хитры!

Лоренцо, вытирая пот, пробормотал:

— Муссолини хочет новую империю, а я просто хочу эспрессо в Риме…

В 05:45 Иван, укрывшись на северном хребте, дал сигнал — факелы в ложном лагере погасли, дымовые шашки, подожжённые инструкторами, подняли чёрный дым, закрыв восточное ущелье. Мины у входа рванули: шесть взрывов разворотили тропу, три танка CV-35 подорвались, их гусеницы отлетели, броня треснула, экипажи закричали, пытаясь выбраться. Пламя из топливных баков осветило равнину, запах гари и бензина смешался с пылью. Первый танк горел как спичка, его пулемёт замолчал, второй врезался в обломки, застряв, третий накренился, его экипаж покинул машину, попав под огонь абиссинцев.

Тэсфа, на северном хребте, поднял руку и крикнул:

— За императора! Бей!

Абиссинцы с северного хребта ударили из пулеметов, кося итальянских солдат и аскали, двадцать человек упали, их крики смешались с рёвом горящих танков. Винтовки Mannlicher, заряженные 6.5-мм патронами, били с высот, пули пробивали мундиры, ещё тридцать солдат упали, заливая песок своей кровью. Гранаты РГ-14, брошенные с хребта, рвались у пулемётов Fiat-Revelli, два пулемётчика были убиты взрывом, их оружие замолчало. Иван, укрывшись за валуном, крикнул Тэсфе:

— Рас, мины в центре — жди, пока танки подойдут ближе!

Итальянцы, потеряв три танка, двинулись вперёд, их колонна растянулась на двести метров. В 06:00 мины в центре равнины рванули: четыре взрыва уничтожили два танка, их гусеницы разлетелись, экипажи горели заживо, а запах палёного металла и плоти заполнил воздух.

На южном склоне, находилось четыреста абиссинцев, они ударили: винтовки и пулеметы били по солдатам и наемникам, угодившим в ловушку. Огромные камни, весом до ста килограммов, сброшенные с северного хребта, катились вниз, давя солдат, их крики тонули в грохоте. Пушки итальянцев выстрелили, три снаряда попали в северный хребет, убив восемь абиссинцев, обломки скал посыпались, ранив ещё пятерых снизу. Самолёты Caproni сбросили шесть бомб, две попали в южный склон, убив десять воинов, четыре попали в пустую равнину. Лоренцо, укрывшись за шестым танком, крикнул:

— Маттео, пушки на холм! Бей их!

Маттео, стреляя из Carcano, ответил:

— Синьор, они везде! Мы в ловушке!

В 06:30 итальянцы перегруппировались, их танки, десять оставшихся, двинулись к центру равнины, пулемёты Fiat-Revelli стреляли, пули рикошетили от валунов. Пушки били по южному склону, четыре снаряда убили пятнадцать абиссинцев, их тоги окрасились кровью. Аскали, эритрейские наемники, двести человек, пошли в атаку. Тэсфа, на северном хребте, крикнул:

— Асрат, держи юг! Гранаты на танки!

Асрат, бросив гранату, ответил:

— Рас, их железо сгорит тут вместе с ними!

Гранаты РГ-14 взорвались под двумя танками, их топливные баки вспыхнули, а экипажи закричали. Самолёт Caproni сбросил ещё четыре бомбы, попав в пустой склон, пыль закрыла равнину.

В 07:00 абиссинцы из резерва, двести воинов у западного ущелья, ударили с тыла, их пулеметы и винтовки били в спины аскали, а гранаты разрывали пушки. Мины у западного выхода рванули, уничтожив еще один танк, его броня треснула, а экипаж погиб.

С восточного ущелья, сто абиссинских воинов, перекрыли отступление итальянцев, их винтовки стреляли по солдатам не переставая. Итальянцы, окружённые, потеряли ещё три танка, четыре пушки, и двести человек. Лоренцо, раненый в ногу, упал за валуном, он хрипел:

— Проклятье… Зачем я приехал в этот ад…

Маттео, находившийся рядом, крикнул:

— Синьор, мы пропали!

В 07:30 абиссинцы, сомкнули кольцо. Пулеметы косили солдат, винтовки били по аскали, гранаты рвали последние пулемёты итальянцев. Танки, четыре оставшихся, застряли в песке, их экипажи покинули машины, попав под огонь. Самолёты Caproni, сбросив последние бомбы, улетели, не нанеся существенного урона. Итальянцы, потеряв семьсот человек, десять танков, шесть пушек и восемь пулемётов, дрогнули. Лоренцо, сдавшись, упал на колени:

— Basta… Я не хочу умирать за этот песок…

Победа была за абиссинцами. Равнина была усеяна телами, обломками танков, горящими пушками. Запах крови, пороха и гари висел в воздухе, барабаны били, воины кричали: «За Абиссинию!» Тэсфа, вытирая кровь с кинжала, сказал Асрату:

— Брат, мы дрались как львы.

Асрат сиял от счастья:

— Рас, император будет гордится нами!

* * *

Берлин, 30 января 1936 года, вечер. Зима сковала город, температура упала до −10°C, снег падал тяжёлыми хлопьями, укрывая булыжники Унтер-ден-Линден. Улицы, освещённые газовыми лампами, гудели звуками: тут раздавался цокот копыт, звон трамвайных колоколов, хриплые голоса из пивных, где рабочие пили шнапс, и звон колоколов кирхи Святого Николая, плывущий над городом. Витрины сверкали мехами, часами, книгами Гёте, Шиллера, Ницше, но в переулках нищие жались к кострам, их лица, чёрные от сажи, смотрели с безнадёжностью. В кафе Josty пели шансонетки, в Staatsoper гремел Вагнер, а в особняках элиты звенели бокалы, и скрипел паркет под вальсами Штрауса. Берлин жил двойной жизнью: блеском нацистской элиты и суровостью улиц, где патрули СА ловили каждый подозрительный взгляд, подозревая каждого в нелояльности.

Особняк в Тиргартене, четырёхэтажный, с мраморными колоннами и позолоченными карнизами, сиял светом хрустальных люстр, отражавшихся в зеркалах с бронзовыми рамами. Раут, организованный при поддержке министерства пропаганды Геббельса, собрал сливки Рейха. Офицеры вермахта в чёрно-серых мундирах, увешанных Железными крестами и орденами, стояли группами, их лица — от юных, с горящими глазами лейтенантов до морщинистых, с тяжёлыми взглядами полковников и генералов — выдавали смесь амбиций и усталости. Их жёны, в соболиных манто и платьях из алого шёлка, изумрудного атласа, чёрного бархата, сверкали бриллиантами, их смех звенел, а пальцы теребили жемчужные ожерелья или веера. Дипломаты — итальянец в смокинге, с тонкими усами, размахивающий руками, венгр с моноклем, поправляющий его с надменной улыбкой, британец в тёмном фраке, постукивающий пальцами по бокалу, — шептались в углах, их глаза скользили по залу. Промышленники, в чёрных фраках, с сигарами, источавшими едкий дым, обсуждали контракты. Аристократы, с выправкой старой Пруссии, держали осанку, но их улыбки были холодными, как январский ветер. Прислуга в ливреях, с подносами шампанского, устриц и фуа-гра, двигалась бесшумно, их лица были бесстрастными, но глаза ловила каждый жест. Зал, украшенный картинами романтизма — бурные воды Рейна, рыцари в доспехах, — был наполнен звуками: звон хрустальных бокалов, скрип навощённого паркета, вальсы Штрауса из угла, где оркестр в чёрных фраках