Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев Страница 11

Пальцы Кэндзи незаметно сжали записку в кармане пиджака, его глаза смотрели на снег, падающий на ветви:

— Таро-сан, я слышал споры в чайной. Араки мечтает о севере, Тодзио смотрит на Пекин. Хирота хочет мира, но его голоса никто не слышит. Я записал имена, но… у меня сестра в Осаке, больна, я посылаю ей деньги. Если я слишком глубоко копну, кто позаботится о ней?

Таро, добавлял тень к картине, его движения были медленными:

— Кэндзи-сан, я тоже из рыбацкой деревни, с Сикоку. Мой отец учил меня ловить рыбу, а не шпионить. Но мы выбрали с тобой другой путь. Москва говорит, война близко. Если ты не добудешь данные, Токио скоро станет пеплом, и твоя сестра не увидит следующей сакуры.

Кэндзи сказал:

— Таро-сан, я и так постоянно рискую.Сестра пишет мне письма, просит рассказать о Токио. Что я ей скажу если меня вдруг схватят?

Таро, отложив кисть, взглянул на Кэндзи:

— Кэндзи, ты романтик, как те поэты, что пьют сакэ под луной. У меня тоже есть семья — младший брат в Киото, мечтает стать художником, как я. Но послушай: если мы не остановим наших генералов, не будет ни Токио, ни Киото, ни Осаки.

Он незаметно сунул Кэндзи пачку иен и шифровальную книжку, спрятанную в коробке с красками, добавив с лёгкой улыбкой:

— Нарисуй мне что-нибудь, Кэндзи-сан. Не все же только мне рисовать для других. Хоть одну ветку сакуры.

Кэндзи, взяв карандаш, нарисовал на клочке бумаги грубый набросок вишни:

— Таро-сан, моя сакура — хоть и кривая, но зато с душой.

Таро, усмехнувшись, поправил шарф, его голос был тёплым, но с намёком на серьёзность:

— Иди Кэндзи, и будь как тень под вишнями — незаметной, но вечной.

Кэндзи, спрятав книжку в рукав пиджака, ушёл, его мысли были тяжёлыми: «Если я не успею добыть информацию, моей страны может вскоре не быть. А если буду слишком любопытен, то могу погибнуть первым. И где выход? Я иду по тонкой нити».

Глава 5

Абиссиния, 25 января 1936 года, рассвет.

Равнина близ Аксум, окружённая крутыми холмами и узкими ущельями Тигре, дрожала от утренней жары, температура поднималась к 28°C. Каменистые тропы, ведущие к равнине, вились между валунами и колючими кустами, где пастухи в белых тогах и выцветших тюрбанах гнали коз, их посохи стучали по камням, голоса перекликались на амхарском: «Йалла, йалла, шевелись!»

На холмах, окаймляющих равнину, эфиопские воины, в потёртых тогах, с кинжалами, винтовками Mannlicher, гранатами РГ-14 и минами, прятались за скалами. Лошади ржали, их копыта поднимали облака пыли, барабаны, обтянутые козьей кожей, били ритм, задавая тон лагерю. Деревни, с глиняными домами и соломенными крышами, пропахли ынджерой, кофе и жареной козлятиной, женщины в платьях с вышитыми крестами несли кувшины с водой, их лица были тревожными — война пожирала Тигре. Рынки у подножия холмов гудели: торговцы кричали, расхваливая кофе, зерно, мёд: «Йиргачеффе, лучший в Абиссинии! Берите, братья!» Церковные колокола звонили, их звук плыл над горами, сливаясь с псалмами священников в белых тюрбанах.

Итальянские войска, в хаки мундирах, пропахших потом, двигались к равнине, их танки Carro Veloce CV-35, лёгкие, но уязвимые в горах, скрипели гусеницами, пулемёты Fiat-Revelli стрекотали в такт шагу, 75-мм пушки стреляли по скалам, а самолёты Caproni Ca.111 жужжали как рой ос, сбрасывая бомбы и разведывая тропы. Напряжение висело над Тигре, подпитываемое слухами о наступлении итальянцев и приказах Хаиле Селассие.

Тэсфа Алему, командир эфиопского отряда, стоял на северном хребте, глядя на равнину, где его воины, тысяча двести горцев, прятались среди валунов и кустов. Его лицо, обветренное, с короткой бородой, было спокойным, но глаза выдавали тревогу. Он думал «Император требует победы, но Мэриэм и дети — услышу ли я еще их смех?»

Тэсфа, сын пастуха из Гондэра, вырос среди гор, слушая рассказы о битве при Адуа 1896 года. Он сказал:

— Господь и император с нами. Мы обязательно победим. Но доживу ли я до этого?

Тэсфа спустился в лагерь, где воины чистили винтовки, пахнущие оружейным маслом, точили сабли, проверяли гранаты и мины, их голоса смешивались с ржанием лошадей. Молодой воин, Асрат, лет двадцати, подбежал к нему:

— Рас Тэсфа, кони оседланы, мины готовы! Мы раздавим этих итальянцев, как гиен!

Тэсфа, улыбнувшись, хлопнул Асрата по плечу:

— Асрат, ты смел, как лев, но не торопись. Жди сигнала, воевать надо с умом.

Асрат, полный энтузиазма, ответил:

— Рас, мы разобьём их, как в Адуа! Ради императора и нашей святой земли!

Тэсфа кивнул, его мысли вернулись к Мэриэм: «Если я тут погибну, то кто расскажет детям обо всем, что было⁈»

Равнина, шириной два километра, была окружена крутыми холмами: северный хребет, высотой сто метров, с валунами и кустами; южный склон, более пологий, с тропами; два узких ущелья на западе и востоке, шириной три метра, вели к равнине. Советские инструкторы, шестьдесят человек под командованием капитана Ивана Петрова, заманили итальянцев ложным отступлением: они оставили следы телег, копыт, поддельные радиосигналы, имитирующие панику, и сожгли десять телег с сеном в центре равнины, подняв дым. Мины, замаскированные и засыпанные песком, были заложены в трёх зонах: пятьдесят у входа с восточного ущелья, тридцать в центре равнины, двадцать у западного выхода. Ложный лагерь — палатки, факелы, мешки с зерном — стоял в километре, привлекая самолёты Caproni. Абиссинцы, тысяча двести воинов под командой Тэсфы, заняли позиции: пятьсот на северном хребте, четыреста на южном склоне, двести в резерве у западного ущелья, сто у восточного. Воины, в белых тогах, с винтовками Mannlicher (6.5-мм патроны, 1890-х годов), гранатами РГ-14 минами и кинжалами, лежали за валунами. Барабаны били ритм, их звук эхом отдавался, смешиваясь с молитвами: «Господь, дай силу!» Тэсфа, проверяя винтовку, сказал Асрату на северном хребте:

— Брат, сегодня мы должны разбить их.

Асрат, сжимая гранату, ответил:

— Рас, их железо не устоит перед нашими горами. Господь нас направит.

Итальянская колонна, тысяча солдат, пятнадцать танков CV-35, двенадцать пулемётов Fiat-Revelli, восемь 75-мм пушек, под командой Лоренцо Бьянки, вошла на равнину в 05:30 с восточного ущелья. Танки, весом 3 тонны, с бронёй 14 мм, скрипели гусеницами, поднимая пыль, их пулемёты MG 13 стреляли по холмам. Солдаты, в хаки мундирах, пропахших потом, шли растянутой колонной, их винтовки Carcano M91 болтались на плечах. Аскали,