Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый Страница 11

Утренний снегопад окончательно потушил большую часть пожаров в городе. Ещё кое-где шёл дымок, курились остовы и развалины, больше напоминавшие теперь мусорные кучи. Но даже угарного газа было меньше, чем тогда, как я очнулся.

Но что бы ни говорила старуха, как бы ни относились к этому горожане-погорельцы, ступать туда, где были жилища, где ещё недавно радовались жизни и растили детей, нужно. Обжечься можно, но, скорее, не от того, что наступлю на какой-то уголёк или обопрусь о горячую балку. Обжигали эмоции, которые опять рождались внутри, и от которых кровь закипала в венах.

Может, всё-таки отправиться вслед монголам и убить хотя бы с десяток тех ордынцев, что нынче разрушают русские города? Нет. Этим делу не поможешь. Самая главная моя сила не в мускулах и не в умении пользоваться оружием. Главная сила — это те знания, которые у меня есть и которые можно было бы приспособить и для смерти врагов, и для жизни соплеменников.

Куда же это я зашёл? Весьма вероятно, что я сейчас ступаю по территории княжеского терема. Именно по территории, так как эту груду головешек назвать даже и остовом от дома невозможно.

Не заботясь о чистоте своих рук, я скидывал одно за другим обожжённые брёвна. Другие люди пошли в иные места искать, что можно было бы взять с собой, что хорошо или хоть сносно сохраниться в сожжённых домах.

Не ранее, чем через полчаса моей неустанной работы, я наткнулся на приоткрытый люк. На удивление, этот люк был обшит железной пластиной. А из-под этой крышки торчало мужское тело. Не обожжённое, разве что чуть. Этот человек умер, потому что задохнулся угарным газом.

Я оттянул мертвеца подальше, чтобы посмотреть, что же там внутри, и заглянул в погреб сам. Здесь были люди, погибшие люди. Они надышались угарным газом и здесь же и завершили свой жизненный путь.

Так чем же нынешние монголы могут отличаться от фашистов в будущем? Так в чём же героика побед сыновей Чингисхана? Вот он — абсолютный геноцид. Город, который жил и процветал, этот самый город сейчас в руинах, и люди здесь… Они погибали не в газовых камерах нацистов, но от газа сгоревших уютных домов.

Слёзы стали проступать на глазах. Я не выдержал и отошёл. Всё-таки некоторые изменения внутри меня происходят. В иной жизни, в Африке, во время командировки, я тоже видел нечто подобное. Убитые женщины и дети, сваленные в яму. И тогда я переживал, но приказал тщательно задокументировать тот случай, действовал. А сейчас мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя, но всё же я вернулся.

Я оторвал кусок от рубахи того погибшего, что почти выбрался из погреба, обмотал тряпкой палку и, подпалив это всё от ещё тлеющих углей, спустился вниз. Осмотрелся. Восемь деток. Три женщины. Одна из них одета богато.

Я не решился снимать с неё украшения, хоть они в будущем могли бы даже спасти чью-то жизнь. Посчитал должным, чтобы эта женщина упокоилась в столь красивом наряде. В чём-то понял, наверное, праведное возмущение Веданы.

А вот сундуки, которые составлены были в этом хранилище, забрать нужно обязательно. Большого напряжения и запаса физических, и моральных сил мне стоило начать доставать сундуки. Чаще всего я сперва ставил сундук на попа и опирал о стенку подвала, потом подтягивал на лестницу, чуть выше, и опрокидывал на поверхность. Потом вылезал и начинал тащить.

— Помощь надобна ли, Ратмир? — спросил тот самый дюжий мужик, который теперь куда-то дел свой молот.

— Да, один я не справлюсь, — пришлось мне признаться.

Оглянулся вокруг, увидел и тех людей, с которыми пришёл, и тех, что нас встретили. Они тянули к площади разный хлам, в основном, железо. Ну да, для человека из будущего какие-то непонятные железки — точно хлам. А вот по нынешним временам…

Умудриться бы дотянуть большую часть этих железяк до места будущего поселения.

— Куда бы мы ни пошли — железо нужно везде. А надо будет, так я и перекую. Наковальня моя сохранилась, молот также, — сказал мужик в фартуке.

Будто бы прочитал мои мысли. Или я уж так внимательно рассматривал ту кучу металлолома, которая собиралась в центре города? И конечно, такой персонаж по всей логике должен быть кузнецом. Где ещё можно наработать такую мускулатуру?

Скоро я увидел в мускулистом брутальном мужике еще и чувствительного, эмоционального человека. Когда кузнец узрел тела маленьких детей, а также их матерей, и всех мёртвыми… Он разрыдался, словно сам был ребёнком.

— Я всё понимаю. Сейчас, Ратмир, сейчас, — всё приговаривал кузнец, отворачивая своё заплаканное лицо.

Я же уже перестал замечать собственные слёзы. Жить… Нужно жить и стараться всеми силами спасать тех, кто живой. Этими мыслями и нужно руководствоваться мне. Если я уже становлюсь лидером растерявшихся людей, то обязан соответствовать.

Минут через пять кузнец успокоился. Мы принялись куда более споро работать, доставая сундуки, как послышался крик:

— Конные! Сюда идёт отряд конных! — сообщал оставшийся дозорным ратник.

Я тут же привалил все те сундуки, что мы вытащили наружу, горелыми брёвнами, чтобы хоть на первый взгляд не было видно.

— Молчи про эти сундуки, — сказал я кузнецу, не будучи уверенным, что он последует моей просьбе.

Судя по всему, мы нашли что-то ценное. А люди… Во все времена среди них, то есть нас, найдутся алчные, которые пожелают забрать у более слабого соседа ценное. К сожалению, но себя нынешнего, как и тех людей, что рядом со мной, считать силой не приходится.

Сразу же я взял свой пояс с мечом. Неумело и торопливо завязав пояс, я побежал к тому месту, где некогда были ворота, но сейчас лежала просто груда сгоревшего дерева и кучи камней.

И увидел, как в стороне остановилась группа из двух десятков ратных людей. По всему видно, что это были русские ратники. Они остановились в километре от города и что-то бурно обсуждали, то и дело показывая на место, где когда-то была Рязань.

Уже скоро из этой группы выделились пять конных воинов, которые устремились к городу.

— Мал, Лучано, занимайте лучшую позицию и, если я взмахну рукой, начинайте стрелять! Остальные же пусть держатся чуть позади меня, — отдавал я приказы, потом немного подумал. — Кузнец, ты стоишь рядом со мной, за моей спиной.

— Будто бы имени моего не ведаешь, —