Пробное погружение - Геннадий Петрович Турмов Страница 4

за окончательным отсутствием во всем городе лимонов. Есть еще и нечто вроде кондитерской и кофейной, содержимое одним из ссыльных поляков, – заведение, характеристически напоминающее «ядальные» низки и ямки, с «фляками господарскими», какие неизбежно встречаются по всем городам Западного края и Польши, где им даже присвоено специальное прозвище «чарны дзюры».

Кондитерская Пиллера – это «чарна дзюра» Владивостока, и притом очень дорогая, несравненно дороже Лувра и всех остальных заведений этого рода.

Из достопримечательностей города… Но какие же достопримечательности во Владивостоке?! Разве длиннокосые, женоподобные манзы в синих кофтах на базаре. Или корейцы в белых балахонах, разъезжающие по городу верхом на рыжих коровах… По части грандиозных строительных сооружений, вроде доков, набережных, арсеналов и т. п., здесь пока еще нет ничего; по части монументальной, вроде памятников, дворцов или храмов, тоже ровно ничего, – это все в будущем, и вероятно, в очень отдаленном. По части красоты природы – есть, говорят, места – красивые, но не в городе, а там, за замыкающими его горами, к северу: городские же места, если и замечательны почему-либо, то разве по своим действительно оригинальным кличкам. Как и почему эти клички сложились и как вошли вообще во всеобщее, даже официальное употребление – неизвестно, только надо отдать им справедливость, что далеко не все они изящны и благозвучны. Так например, здесь есть «Голопуп», или иначе «Гора безобразия», «Гнилой угол», «Речка Объяснений», «Машкин овраг», «Блокгауз Свиданий» и т. п.

Общее впечатление, производимое городом… Как бы сказать это? В России бывают города и значительно хуже Владивостока; но нам он понравился не столько сам по себе, сколько потому, что, попав сюда, мы опять попали в Россию, опять увидели все это, так называемое свое, хотя и неприглядное, да все же родное.

Несколько выше портовых построек находится чуть ли не единственное «здание» Владивостока, сооруженное военно-сухопутным ведомством: это – кирпичная казарма для двух рот 1-го линейного батальона.

Правее казармы, после ряда разнокалиберных и большею частью довольно убогих домишек, в северо-западном углу залива виднеется городская пристань, почему-то между прочим, в отчете городского головы за 1878 год названная грандиозным сооружением, хотя грандиозного в ней столько же, сколько и в горе Голопуп, иначе называемой «Горою безобразия». Впрочем, говорят, что пристань действительно замечательная, а именно тем, что суда к ней будто бы приставать не могут, но Бог их знает, быть может, эти разговоры суть не что иное, как результат некоторого совершенно, впрочем, непонятного антагонизма или завистничества между городом и «казною», из коих последняя и до сих пор не имеет во Владивостоке никакой соответствующей морским требованиям пристани.

Правее городской пристани сереют два ряда деревянных бараков, где имеются лавки городского, или «манзовского», базара. Затем, по Набережной (правильнее сказать, просто на голом берегу), составляющей лучшее место города, ныне существуют здания, которые, нужно заметить, очень высоки.

При общем беглом взгляде на Владивосток с палубы судна в Золотом Роге он кажется очень значительным городом, широко раскинутым на склоне гор, вдоль северного берега бухты, на протяжении до пяти верст с лишком. Но эта значительность только кажущаяся и зависит от беспорядочной разбросанности строений; самая же растянутость города находится в зависимости от гор, которые подступили почти вплоть к прибрежью бух ты и не дают Владивостоку развернуться вширь, так что он, за исключением северо-западного угла (манзовский конец), поневоле тянется лентою вдоль берега.

Главнейшие пункты панорамы Владивостока, если начать обзор слева направо, будут портовые здания, хотя слово «здание» может быть применено к ним разве в ироническом смысле.

Далее видим ряд благообразных домов, принадлежащих торговцам привилегированного, т. е. иностранного происхождения, преимущественно купцу Адольфу Альберсу, имеющему здесь же свои магазины.

Рядом с привилегированными домами находится и одноэтажный дом главного командира, который, впрочем, выглядывает наружу лишь своим чердачным балкончиком, а сам как бы стыдливо прячется за кустами общественного сада, замечательного по полному отсутствию в нем деревьев, хотя в 60-х годах здесь стоял еще целый лес дремучий…

«Штабская» пристань и над нею, на довольно крутом возвышенном берегу здание штаба главного командира – одноэтажный деревянный, с подвальным жильем в бетонном фундаменте дом, украшенный семафорной мачтой на надкровленном павильоне. Далее уныло глядит «здание» морского клуба – серый бревенчатый сруб, без крыши, с зияющими черными дырами окон, – большая, но недоконченная постройка, предоставленная в ожидании разрешения вопроса: «Владивосток или Ольга» свободному действию всех стихий, разрушительно подтачивающих ее существование и обращающих дерево в ветхое жилье, пока услужливый огонь не спалит весь этот сруб до основания, что и случилось уже здесь однажды с прежним «зданием» морского же клуба… Правее этого печального остова белеют железные магазины нового адмиралтейства, а еще правее, за «Машкиным оврагом» видны: временный клуб, паровая мукомольная мельница привилегированного купца Линдгольма и казармы сибирского флотского экипажа – простые и уже довольно ветхие деревянные бараки, построенные в период между 1874 и 1880 годов.

Наконец, на самом конце города, в ближайшем соседстве с «Гнилым углом» (так называется низменное, болотистое верховье Золотого Рога) заметны службы и 5 деревянных бараков морского госпиталя.

Непонятно только, почему помещены они в самой нездоровой части города.

Над этим последним участком Владивостока раскинулись на горных откосах так называемые слободки: Офицерская, Матросская (бывшая Артиллерийская) и Госпитальная, или Докторская.

Далее пойдет уже пустырь – «Госпитальная падь», «Гнилой угол», речка «Объяснений» и закоптелые крыши кирпичных заводов. Вот и вся панорама Владивостока.

К панорамам остается только прибавить, что на некоторых вершинах оголенных гор, защищающих город с тыла от северных ветров, устроено несколько земляных укреплений, с блокгаузами и ложементами, предназначенных собственно для тыльной сухопутной обороны. Городские строения группируются преимущественно в двух противных концах – портовом и госпитальном; трехверстный же промежуток между ними, изрезанный оврагами, заселен довольно скудно: между редкими строениями вы видите целые пустыри, поросшие колючкой и бурьяном или заваленные мусором, и еще множество пустующих дворовых мест, огороженных и неогороженных земельных участков – и почти нигде ни одного дерева, все вырублено… Притом, как уже замечено выше, во всем городе невольно бросается в глаза с первого же взгляда крайне беспорядочная разбросанность строений: каждый дом, каждая избенка и манзовка стоят себе там, где вздумалось их поставить первоначальным хозяевам, по собственному своему выбору и вкусу.

От этого и улиц, в том смысле, в каком мы привыкли понимать улицу, здесь почти нет, а которые и существуют, на тех строения разбросаны вкривь и вкось, как кому удобнее, по пословице: «Всяк молодец на свой образец». Но что особенно кажется странным и именно для русского глаза, это отсутствие заметных церковных глав и