Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней - Мария Борисовна Элькина Страница 8

виде. Бывает, как в случае с современными вантовыми мостами или некоторыми готическими соборами, что мы без особого усилия можем разглядеть несущий каркас. Иногда, как, скажем, в чикагских небоскребах, рисунок на фасаде дает нам подсказку относительно истинной структуры постройки. Знаменитую фразу «форма следует за функцией», которую в определенный момент поняли слишком буквально, одним из первых произнес американский архитектор Луис Салливан, подразумевая именно названное соответствие, а не буквальное тождество.

Бывает, архитектура как будто бы служит цели не дать наблюдателю догадаться, «на чем она держится». Опера Гарнье в Париже или Венская опера так пышно украшены, что, глядя на их фасады, мы не только не различаем конструктивную основу, но даже забываем о ее существовании.

О том, какой из подходов правильный, много спорили. Джек Лондон в эссе «Красивый дом» с презрением говорит о приклеенных к стене декоративных элементах, на его вкус – обузе, лишенной полезного смысла. Красота должна быть следствием удачно найденного конструктивного решения, изящество заключается в умении довольствоваться необходимым – к таким идеям пришел автор приключенческих романов, когда занимался строительством собственного дома в 1906 году.

Надо сказать, что целая плеяда архитекторов XX века разделяла похожие воззрения. С ними трудно вовсе не соглашаться, слишком много они привели разумных и этически соблазнительных доводов. Однако мы оцениваем сооружение в первую очередь визуально. Если уж считать, что красота – свойство конструкции, то честно было бы признать, что уродство является ее недостатком.

Не стоит и говорить, что в своем профессиональном цехе Джек Лондон – носитель скорее редкого мнения. Сотни писателей и поэтов придерживались противоположных взглядов на архитектуру, бесконечно описывая и воспевая резные арки и морды львов на фасадах венецианских палаццо или химер на средневековых соборах.

Для кого-то идеал красоты – беспримесное инженерное сооружение. Кто-то видит чудо в иллюзорности и предпочитает считать произведения архитектуры исключительно художественными. Ни одна из крайностей никогда не сможет быть вполне достигнута. Даже тех, кто говорит, как, например, современный архитектор Сантьяго Калатрава, что несущие структуры выразительны сами по себе, всегда можно уличить в страсти к эффектам. Действительно ли каждый изгиб современного моста является столь важным для его устойчивости? Невозможно точно обозначить, где заканчивается достаточное и начинается излишнее.

Немецкий архитектор Вальтер Гропиус, основатель школы Баухауз[9], был одним из самых последовательных идеологов подчинения формы функции. Однако коллеги справедливо задавались вопросом: неужели каждая деталь автомобиля, на котором ездит Гропиус, необходима для езды? Где проходит грань между собственно функциональностью и ее утрированным эстетическим выражением?

Как и для многих других сфер человеческой деятельности, для архитектуры общим местом является идея прогресса. Она верна, но мало что объясняет. «Технологии – это ответ. Но в чем заключается вопрос?» – говорил великий архитектор-визионер XX века Седрик Прайс. Само по себе знание о том, как развивалось строительное искусство, не имеет большого смысла, интересно понимать, почему и зачем.

Чтобы догадаться, как были придуманы первые архитектурные конструкции, достаточно понаблюдать за ребенком. Если предложить ему построить домик, то он, вероятнее всего, составит треугольную пирамиду из нескольких палок и обернет ее подвернувшейся под руку тряпкой. Окажись у него в руках простой конструктор, он с большой вероятностью поставит горизонтальную плашку на две вертикальных. Первый опыт показывает принцип устройства примитивной хижины, второй – самой распространенной конструктивной системы, стоечно-балочной.

Их могло оказаться вполне достаточно для того, чтобы укрываться от холода, ветра и осадков. Мы так и не увидели бы ничего более сложного, чем обычный бревенчатый параллелепипед с двускатной крышей, не будь у людей стремления к изобретательству и честолюбия.

Глядя на древние сооружения, мы можем строить предположения относительно мотивов тех, кто их создал. В первую очередь внимание стоит обращать на самое очевидное: если мы все еще видим эти постройки, значит, кто-то захотел сделать их достаточно прочными. Дело состояло не только, а может быть, и вовсе не в рациональной целесообразности такого подхода: потратить больше сил сейчас, чтобы потомкам не о чем было беспокоиться. Многие из самых старых известных нам памятников архитектуры имеют сакральную функцию, то есть задача заключалась не в облегчении быта будущих поколений, а в передаче им веры и традиций. От древних культур до нас дошли в первую очередь храмы, усыпальницы, дворцы; утилитарные постройки делались куда менее прочно и сохранялись хуже.

Пирамиды Древнего Египта ярко демонстрируют еще одно важное намерение, заложенное в архитектуру, – производить грандиозное впечатление, убеждать самих себя и окружающих в неограниченности возможностей создателей. Тысячи лет назад для этого достаточно было просто очень внушительных размеров. Сегодня сами по себе они уже едва ли кого-то удивят и заставят воскликнуть: «Невероятно!» Но, как и несколько тысяч лет назад, сейчас взгляды притягивают здания, сделанные на пределе возможностей: очень высокие, имеющие слишком необычную форму, частично висящие в воздухе и так далее.

Возведение огромной на вид структуры, хотя оно и требовало некоторого остроумия и колоссальных трудозатрат, все же не назовешь технологически сложной задачей. Совсем другое дело – построить здание, просторное и эффектное внутри. Стоечно-балочная конструкция, которой пользовались в ранних государствах и в Древней Греции по большому счету не позволяла этого сделать. Дерево – материал податливый и хорошо гнущийся, так что пролет между опорами заведомо невелик. Камень почти не гнется, но зато он тяжелый, и длинная балка проваливается под собственным весом. Размеры помещений часто увеличивали за счет отдельно стоящих колонн. Они не давали потолку провалиться, но и не нарушали единства пространства, чем и объясняется популярность колонных залов. Мы обнаружим их в Карнакском храме Древнего Египта, подземных хранилищах воды в Константинополе, мечетях и дворцах. Благодаря в том числе и утонченному украшению колонн, нас такие помещения завораживают загадочными полутенями, схожестью с лесом. И все же их следует назвать удачным компромиссом: они не могут быть ни достаточно светлыми, ни достаточно цельными, ни достаточно высокими. Чтобы придать помещению перечисленные качества, нужно было придумать что-то принципиально другое.

Этим другим оказался свод. Прямая балка, если опоры находятся далеко друг от друга, будет проседать по центру. Если же ее как будто бы выгнуть наверх, то она перестанет проваливаться, сила тяжести будет по изгибу уходить на вертикальные опоры, позволяя увеличивать расстояние между стенами или колоннами. Многие своды давят на опоры не только вертикально, но и вбок, то есть пытаются как бы раздвинуть собой стены. Подобный эффект называется распор свода.

Свод знали еще в Древнем Египте, но только в Риме он зажил полноценной жизнью. Благодаря ему появились и помпезные триумфальные арки, и знаменитые акведуки, и большие гражданские сооружения