Редактор. Закулисье успеха и революция в книжном мире - Сара Б. Франклин Страница 7

Как впоследствии говорил Альфред Абрахам Кнопф, в те дни «все было довольно просто. Нам поступали книги. Мы публиковали их в том виде, в котором они были написаны»[36]. Но к 1940-м годам роль редакторов начала расширяться. Когда в издательство приходила рукопись, задача редактора заключалась в том, чтобы оценить талант писателя и попытаться определить его потенциал. Редакторы начали более тесно сотрудничать с авторами, помогая им отточить свой слог, подготовить присланный текст к публикации и, как выразился писатель и издатель Кит Дженнисон, «вместе с авторами требовать от книги большего»[37]. По словам писателя Джона Херси, постепенно редакторы стали «максимально пестовать талант каждого писателя, с которым они работали»[38] и с течением времени выстраивать с ними отношения. Именно эту роль без какого бы то ни было опыта, но с удовольствием взяла на себя зимой 1942 года Джудит.

Новый главный редактор «Даблдея» Кен Маккормик задействовал Джудит в первый же день. У него была куча работы. Той зимой в «Даблдее» не хватало сотрудников: многие редакторы поступили на военную службу и уехали за границу[39]. Раньше женщинам были доступны только секретарские должности, но с началом войны им представился беспрецедентный шанс поучаствовать в издании книг. За первую неделю Маккормик дал Джудит массу заданий: сделать редактуру и корректуру памфлета для больницы Ленокс-Хилл (Lenox Hill Hospital), прочесть стопку присланных рукописей, высказать свое мнение по поводу каждой – стоит ли «Даблдею» предложить автору сотрудничество или нет? – и отредактировать роман венской писательницы еврейского происхождения Вики Баум «Отель “Берлин”» (Hotel Berlin).

Баум родилась в 1888 году, но начала писать профессионально только в 31 год, спустя много лет после рождения своего первого ребенка[40]. К тому моменту она вышла замуж, развелась и снова вышла замуж. Свой первый рассказ она опубликовала под фамилией первого мужа. В 1920-е годы, живя в Берлине с двумя детьми, Баум начала заниматься боксом. Турецкий профессиональный боксер Сабри Махир научил ее «неплохому прямому удару левой и быстрой двойке». На такое «не всем хватало жесткости», и лишь несколько женщин, в том числе Марлен Дитрих, выходили на ринг с Махиром.[41]

Баум ценила жесткость и непоколебимость. Впоследствии она говорила, что трудовая дисциплина, которой она обучилась на ринге, помогла ей в писательстве[42]. «Я не знаю, как в то мужское царство попали женщины»[43], – писала она потом в своих мемуарах. Но Баум была Новой женщиной и намеревалась устроить свою жизнь сама. В 1929 году, когда ее роман «Гранд-отель» (Menschen im Hotel) стал бестселлером, Баум исполнился 41 год. А когда в 1932 году книгу адаптировали в получивший «Оскар» фильм, Баум мгновенно обрела международную славу. После этого она написала свыше 50 книг, более десяти из которых экранизировали, а также сценарии для театра и кино.[44]

Отдав рукопись Баум Джудит, Маккормик не дал ей четких указаний. «Он сказал: “Над ней надо поработать”, но не определил, как именно, – рассказала мне Джудит. – И я решила довериться своим инстинктам». Она начала читать роман, вычеркивая лишние фразы и переставляя фрагменты местами для более логичного повествования. «Я редактировала! В 17 лет!» – говорила мне Джудит, до сих пор не веря в это спустя столько лет. Она провела в «Даблдее» только зиму 1942 года, но этого оказалось достаточно, чтобы Джудит пристрастилась к издательскому ремеслу. Она стала незаменимой, но при этом оставалась невидимой. Она так и не познакомилась с Вики Баум. «В “Даблдее” меня никогда не показывали авторам», – объяснила мне Джудит. Для юной девушки, которая только разбиралась в себе, подобная редактура за кулисами стала идеальным вариантом. «Я была в восторге от этого процесса. И мне казалось, что я вполне хорошо справляюсь», – сказала мне Джудит.

Маккормик был согласен. Он увидел в Джудит проницательную читательницу, которая не отступала от своей точки зрения, «продираясь сквозь тысячи слов посредственных рукописей». «Я хочу отметить то, как ты сохраняла баланс, – написал он Джудит в марте, когда ее пребывание в «Даблдее» подошло к концу. – Ты мастерски переплетала свои прекрасные идеи с нашими предложениями вместо того, чтобы просто наложить их на полученный материал. <…> Нам жаль, что тебе придется продолжить учебу. Надеюсь, нам еще представится удовольствие снова сотрудничать с тобой»[45]. Джудит запомнила эту похвалу и назвала ее «своей гордостью и радостью»[46].

Джудит разгладила покрывало и раздвинула накрахмаленные белые занавески, чтобы впустить в комнату теплый ветерок[47]. На юг Вермонта наконец пришла весна. Ее одногруппница и подруга Матильда поставила джазовую пластинку, а другая подруга, Лора, суетилась с закусками. Сара Мур, лучшая подруга Джудит в Нью-Йорке и ее соседка по комнате в Беннингтоне, наполнила пять бокалов скотчем Haig&Haig. Найти выпивку оказалось нелегко – казалось, все самые вкусные продукты во время войны выдавались лишь порционно, – но Джудит надеялась, что их усилия окупятся. Беннингтон только что нанял поэта Теодора Рётке, который осенью должен был начать вести продвинутый семинар по поэзии. Джудит и все ее подруги хотели на него попасть. Отведав издательской жизни в Нью-Йорке, Джудит была намерена как можно ближе подобраться к литературному сообществу в кампусе и поэтому организовала тем вечером небольшую вечеринку в их с Сарой комнате в общежитии.

В Беннингтоне студентки нередко общались с преподавателями. Свободы, в том числе и сексуальные, составляли центральную часть идеалов колледжа. Как сказал один из его основателей, «мы хотели создать учебное заведение, в котором девушка могла бы свеситься с дерева вниз головой в блумерсах, если ей вздумается»[48]. Подобное попустительское отношение к вольным выходкам заработало колледжу репутацию «маленького красного публичного дома на холме»[49]. Там не было комендантш, комендантского часа и запретов на общение в общежитиях. А из-за того, что многие мужчины ушли на фронт, «нам не хватало внимания и приходилось соблазнять профессоров», объясняла Джудит. Девушки планировали включить все свое обаяние, чтобы попасть на курс Рётке, куда брали только по приглашениям[50].[51]

Рётке ворвался на литературную сцену в 1941 году с выходом сборника «Мой дом открыт» (Open House). Его стихотворения были крайне личными. Заглавное начиналось со строк: «Кричат секреты вслух, / К чему язык теперь?» Опубликованный в «Кнопфе» тонкий сборник стал результатом десятилетней работы. Издательство напечатало тысячу экземпляров первого издания – настоящий подвиг для поэтического дебюта. The New York Times назвала Рётке «щепетильным мастером», чьи «даже самые нежные стихотворения обнажают каркас техники»[52]. Уистен Хью Оден[53][54] назвал «Мой дом открыт» «полным триумфом»[55], а Элизабет Дрю написала в The Atlantic, что «его поэзию отличает контролируемая грация движения, а его образы – высочайшая точность <…> аскетизм размышлений