Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков Страница 6

вернулся живым и здоровым, да еще в звании подхорунжего. Видимо, генерал Деникин, очам которого был представлен казак станицы Марьинской А. И. Акулов, арестованный «за дезертирство и сотрудничество с красными», не решился расстрелять гвардейца. Вновь сослужили полезную службу дедовы заслуги, его верная служба царю, Отечеству и белому движению. Андрей Иванович мог даже получить звание офицера, тем более сам Деникин на этом настаивал. Дед выслушал лестное предложение, а потом, показав на свое плечо, сказал: «Это что же? Здесь будет блистать, а в голове свистать? Ведь у меня-то образования всего три класса. Офицерского звания для одной лишь красы мне не надо». Потом Андрей Иванович оказался — явно не по убеждению, а по стечению обстоятельств — на стороне большевиков. До глубокой старости мой дед перечитывал книгу «Чрезвычайный комиссар», где рассказывается о Серго Орджоникидзе и есть эпизод, связанный с действиями чечено-ингушского отряда, которым он командовал во Владикавказе.

Еще до того, как части Красной Армии очистили Дон и Северный Кавказ от остатков войск Деникина, дед плюнул на всю эту катавасию со сменой флагов и режимов. Он собрал в котомку свои пожитки и, оставив семью в неведении, ушел во Владикавказ, где проработал лесничим всю оставшуюся жизнь. В прежние годы лесничих одевали в военную форму, поскольку он являлся караульщиком лесной казны, считай, тем же солдатом. Как говорили древние, все разумное берет начало из опыта. А этого бесценного жизненного добра старому солдату Акулову было не занимать. Для Андрея Ивановича, покинувшего станицу Марьинскую не по своей воле, родным пристанищем стала Северная Осетия, а добрыми соседями — осетинский и ингушский народы. Местные жители деда уважали. Я в этом убеждался даже много лет спустя, когда по какой-нибудь надобности заезжал в ингушский или осетинский аулы. Достаточно было сказать, что я — внук лесничего Андрея, как люди доставали припрятанную бутылку и наливали мне — «на пробу» — полный стакан запрещенного в то время самогона. Приходилось идти навстречу традиции, хотя, честно говоря, тяги к спиртному я никогда не испытывал.

Я до сих пор благодарю судьбу за счастливые минуты общения с дедом. Прожив долгое время среди горячих горских народов, он умел сохранять разумный нейтралитет, быть сдержанным и осмотрительным. Андрей Иванович хорошо знал особенности быта и традиции местных народов, помнил многих национальных вождей и героев. Он поражал меня доскональным знанием истории многих горских родов. Однажды по пути из Кабарды в станицу Марьинскую мы оказались в селе Куба. Зашли в столовую. Там нас окружили местные жители, завязался разговор. Андрей Иванович спросил у одного из молодых парней фамилию. Тот назвал себя.

— Так ты потомок того самого князя? — хитро прищурился георгиевский кавалер.

Я навострил уши, уверенный, что дед сейчас обязательно расскажет нечто интересное. И действительно, он не стал испытывать терпение собравшихся. Тут же полилась захватывающая история о жизни рода, представителем которого был этот парень.

Я уже тогда понял, что историю государства составляют не столько поражения и победы так называемых «известных людей», сделавших себе карьеру самым немыслимым способом, сколько невидимый труд и невидимая жизнь людей неизвестных. Более того, эти «неизвестные», сами того не подозревая, кирпичик к кирпичику складывают основания для постаментов, на которых капризная Клио установит обелиски в честь других личностей, может быть, даже достойных этого.

Глава 2

Тяжелая утрата

Не успели еще отгореть пожары Гражданской войны, как над страной с телеграфной скоростью пронеслась крылатая формула Ленина: «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Мог ли мой будущий отец, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет, предположить, насколько этот лозунг, особенно вторая его часть, коснется одного из его сыновей, которому он, по независящим от него обстоятельствам, так и не смог оказать никакой существенной помощи?

Отец мой, Федор Афанасьевич, окончил в станице Марьинской местную гимназию. Построенная в 1910 году, она после революции была переименована в среднюю школу № 16, в которой пришлось учиться и мне. Это было просторное, светлое здание с большим залом, где мы стремглав бегали на переменах или гордо стояли на построениях пионерской дружины. С началом перестройки здание школы передали в аренду какому-то кооперативу. После окончания гимназии отец поступил во Владикавказский техникум, но затем был отчислен по доносу, как выходец из зажиточной семьи. Судьбе свойственно смеяться над людскими планами. Но юноша не успокоился и окончил этот техникум экстерном по специальности «бухгалтерский учет». Сумел ли он найти свою стезю, которая бы удовлетворяла его духовные запросы, соответствовала его предназначению? Мне об этом сейчас трудно судить. Но, думаю, что нет.

Надо сказать, что мой отец с малых лет, как принято сейчас говорить, вел здоровый образ жизни: никогда не употреблял спиртного и не курил. Он вырос в атмосфере, в которой не было места жадности, корысти или ненависти. Раннее сиротство вынудило его взвалить на свои плечи взрослые тяготы. Надо было заботиться о собственном выживании и ставить на ноги двух братьев: пятилетнего Ивана и трехлетнего Николая. Мальчиков пытались забрать старшие сестры, получившие от деда Афанасия в наследство дома, стоявшие в разных концах станицы. Но тем самым была бы нарушена старая казачья традиция, согласно которой, в случае смерти отца, обязанности по воспитанию младших детей переходят к старшему сыну. Поэтому Федор остался с братьями в родительском доме, а сестры им помогали. Но спокойно расти им не дали хозяева новой жизни, конфисковавшие дом деда Афанасия под свои нужды. Мой отец с братьями переселился в землянку, оборудованную в бывшем сарае. Резкий переход от обеспеченной жизни под родительским кровом к голодному и холодному сиротству изменил характер отца. Он рано повзрослел. Скоро возмужали и его воспитанники. Брат Иван после окончания семи классов уехал в Нальчик. Там он женился, оттуда был призван в армию и в 1939 году погиб на финском фронте. А брат Николай окончил ветеринарную школу, женился, прошел через всю Великую Отечественную и умер в станице Марьинской в 1995 году.

Федору Афанасьевичу Дьякову природа подарила недюжинный ум, он был начитанным человеком. В нашем доме хранились разные книги, в том числе и запрещенные советской властью дореволюционные издания А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, некоторые сборники С. А. Есенина, других писателей и поэтов. Интеллигенту по своей сути, отцу было трудно дышать в обстановке взаимного подсиживания, открытого и тайного предательства, насаждаемой в станице новой властью. Мглистые тридцатые годы запомнились семье моего отца, как и всем жителям Марьинской, мероприятиями по коллективизации. Помню тревожные рассказы родственников о том времени. Все жили в предчувствии