Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски Страница 6

– Если ты знаешь, что умрешь завтра, – сказал он мне, – то зачем жить сегодня?

Но я все же хотела выпытать у него философию, молитву или мантру, которую он повторял себе все это время. В конце концов он ответил так:

– О чем я думал, юная леди? О куске хлеба! Или о картошке…

Сэм рассказал потрясающие истории об интуиции и удаче. Он много месяцев рыл подкоп, чтобы сбежать из концлагеря, но в последнюю минуту решил не бежать. Те же, кому удалось сбежать, погибли в густом лесу от голода и холода. Это решение окончательно укрепило веру Сэма в свою интуицию. Он еще раз поддался импульсу и спрятался в бараке, вместо того чтобы отправиться на работу в Пёнки. Это спасло ему жизнь – всех остальных в тот же день погрузили в вагоны и отправили в Аушвиц.

Эти истории меня глубоко потрясали. Я и представить не могла, что мой кузен – такой невероятный человек.

Но он был абсолютно убежден: чтобы выжить в холокосте, недостаточно только удачи и хитрости. Как-то вечером после очередного долгого интервью за обеденным столом я снова вернулась к сакраментальному вопросу. Как ему удалось выжить? Сама падая от усталости, я ответила на собственный вопрос:

– Потому что ты Раковский, да?

Но на этот раз он снял очки. Темные карие глаза впились в меня, и чеширская улыбка застыла на моих губах.

– Знаешь, – сказал он, – много Раковских сгорело в Треблинке.

И это стало настоящим ударом. А еще поворотным моментом: с этого дня он перестал видеть во мне младшего члена семьи, а увидел настоящего соавтора. Я поняла, что Сэм часто не отвечал на мои вопросы, но потом, когда считал, что время пришло, возвращался к ним. На следующий день мы разговаривали по телефону, и он вел себя так, словно я не спрашивала.

– Когда мы стояли на плацу и немцы без конца нас пересчитывали, словно мы были ценным имуществом, знаешь, что мы твердили друг другу?

– Сэм! – воскликнула я. – Скажи же!!!

– Мы говорили друг другу: «Durkh leben». Знаешь, что это значит? – Акцент его сделался еще сильнее. – На идише это означает «переживем».

Я повторила это про себя, спотыкаясь на сочетаниях согласных, из-за которых идиш и польский языки так сложны. И фраза эта осталась со мной. Я написала ее на стикере и приклеила рядом с компьютером. Когда я уставала и думала, что у меня больше нет сил, я повторяла фразу, которая помогла Сэму преодолеть такие нечеловеческие испытания.

В процессе работы характер Сэма вырисовывался как барельеф на стене. Он вспоминал мрачные и тяжелые события, но рассказ о них, казалось, приносил ему удовлетворение. Учиться у человека, пережившего холокост, было невероятной честью. Наши беседы будили мое воображение. Никогда прежде я не испытывала такого острого желания узнать больше о жизни героя моей статьи. История Сэма стала историей моей семьи – и трагедии целого народа. Сэм выжил чудом. Он рассказывал обо всем, опираясь на собственный опыт и воспоминания. Ему удалось сохранить поразительное чувство юмора, и это еще больше сближало меня с моими предками, открывало черты, которые сохранились и в нашей ветви семьи. Сэм обладал тем же несокрушимым оптимизмом, что и Поппи, тем же упрямством, что и мой отец. Но им никогда не пришлось проходить через такие испытания, как ему. Удивительно: рядом с Сэмом всегда было как-то духоподъемно – и это после таких страданий! Может быть, он и был выжившим – но никогда не был жертвой.

Весной 1987 года воскресный журнал Providence Journal опубликовал мою статью с фотографиями Сэма и его семьи – и старыми, и современными. На обложке поместили мое стилизованное изображение с желтой звездой на груди. В звезде была фотография подростка Сэма за колючей проволокой. Заголовок статьи был «Выжившие». В их число включили и меня, что еще больше усилило мое самосознание. Вряд ли это было справедливо, но та статья в корне изменила мою жизнь. Я узнала Сэма и историю нашей семьи. После публикации статьи мне пришлось преодолевать необычную эмоциональную вовлеченность и явную потерю журналистской дистанции. Но Сэм был счастлив. Он был рад, что привлек внимание общества к своей истории.

В воскресенье, когда вышла статья, я встретилась с Сэмом в Нью-Йорке. Он приехал навестить своего дядю Айзека Левенштейна, еще одного выжившего из Кракова. Сэм пригласил меня на бранч в модный ресторан, откуда открывался потрясающий вид на Манхэттен. Я спросила, что он собирается делать дальше. Чем стала для него моя статья – концом или началом рассказов о пережитом? Он рассказал о своем «бизнесе холокоста». Он связывался с организациями и музеями, фиксировал судьбы жертв и тех, кто пережил холокост. А еще он собирался рассказывать о пережитом школьникам.

А затем вышла знаменитая книга о том, как немецкий промышленник Оскар Шиндлер спас более тысячи евреев, среди которых были дядя Сэма Айзек и тетя Салли. А Стивен Спилберг снял по этой книге первый фильм о холокосте, имевший коммерческий успех, «Список Шиндлера»4. Оказалось, что общество хочет знать больше о холокосте.

Я спросила Сэма, не это ли внимание вызвало у него желание вернуться в Польшу. Он был там лишь однажды, семь лет назад, вместе со своим сыном, Давидом.

– Я говорил тебе, что пообещал матери не возвращаться туда, – сказал он.

Ничего удивительного. Его мать и ее сестра Минна пережили марш смерти из концлагеря Гросс-Розен в 1945 году и после освобождения вернулись в Казимежу-Вельку. Они остановились у еврея, которому удалось выжить в убежище. Но потом в дом ворвались местные жители и напали на них. Им пришлось бежать. Минна выпрыгнула из окна второго этажа и сломала ногу. Сэм нашел мать в Кракове, а Минна лежала в больнице.

– Она сказала мне: «Самуэль, никогда больше не возвращайся домой».

– Понимаю, – кивнула я. – Но ты же вернулся, и все было хорошо…

Надо сказать, что теплый прием в Польше глубоко повлиял на него. Сэм вспомнил свое счастливое довоенное детство и юность, когда он был хорошим учеником и популярным парнем, прекрасно ладившим со всеми вокруг.

– А что дальше? – спросила я. – Ты вернешься в Польшу?

– Не знаю… Может быть… Мне хочется увидеться с некоторыми людьми, когда политическая ситуация улучшится.

– Если тебе понадобится волшебный пендель, готова оказать тебе услугу по-родственному.

Он усмехнулся и подмигнул:

– Я тебе сообщу.

Глава 2. Старый Свет

Варшава, Польша, 1991 год

Мой рейс на Варшаву задерживался. Я изучала ожидавших перелета пассажиров. Суровые мужчины выглядели