Архив еврейской истории. Том 14 - Олег Витальевич Будницкий Страница 35

Подсудимые отказались от последнего слова, после чего председатель суда огласил 32 вопроса, на которые присяжным заседателям предстояло ответить. Одна группа вопросов касалась обвинения в использовании фальшивых векселей, другая — в попытке мошенничества. В половину девятого вечера присяжные удалились на совещание, длившееся почти целый час. Это несколько приободрило адвокатов торгпредства и вызвало беспокойство у защитников подсудимых, а какой-то пессимист из публики ворчал:

Переборщили… Ведь судят трех явных мошенников. Незачем было взывать к мировой совести, кричать, что власть кровавых холопов, власть грабителей и убийц недостойна обращаться во французский независимый суд… Закатили бы просто присяжные трех мошенников, а теперь получается, что советская власть не хуже другой, что торгпредство не ведет пропаганды и дружеских векселей не выписывает… Вот увидите — добьется Членов своего показательного процесса![385]

В совещательной комнате, как стало потом известно, никаких споров по существу дела не было: все понимали, что на скамье подсудимых сидят жулики, и спорили лишь исключительно в политической плоскости, следует ли вынести благоприятный для СССР вердикт. Голоса разделились поровну: шесть присяжных заседателей настаивали на обвинении, шесть — на оправдании. Последние не отрицали виновности подсудимых, но считали необходимым «высечь» большевиков, тем более что большинство присяжных составляли держатели аннулированных русских займов, а сын одного из них погиб в последние месяцы войны, когда, после заключения Брестского мира, немцы перебросили на западный фронт часть своей восточной армии[386]. Но при равенстве голосов подсудимые считаются оправданными, и в двадцать минут десятого присяжные, которые, отмечал Любимов, «были прямо трогательны: один к одному, все — средние коммерсанты и средних лет», вернулись из совещательной комнаты, а их председатель объявил: «На все вопросы мы ответили: “Нет”»[387].

Вслед за этим в зал суда ввели подсудимых, и вот как описывал этот момент репортер «Возрождения»:

Иоффе так волнуется, что едва стоит на ногах, рукой держится за сердце. Литвинов и Лебориус бледны как смерть. Председатель заявляет: «Вы оправданы и свободны». Литвинов кричит: «Да здравствует французская юстиция!» Иоффе слабо вскрикивает и падает. Его подхватывает полицейский. Слезы текут по его лицу. Восторг Лебориуса доходит до исступления. Он схватывает адвоката Дегана за плечо и целует его. В зале раздается громкое рыдание: жена Литвинова упала в обморок. Ее выводят под руки. Председатель объявляет, что гражданский истец, то есть торгпредство, приговаривается к уплате расходов. Грубер требует наложения секвестра на пресловутые векселя, но и в этом суд отказывает большевикам[388].

Примерно так же описывал апофеоз процесса репортер газеты «Последние новости»:

В зале аплодисменты. Иоффе от волнения теряет сознание. Его выносят. С находящейся в зале женой Литвинова начинается нервный припадок… Председатель объявляет: «Литвинов, Иоффе, Либориус — вы свободны. Судебные издержки заплатят гражданские истцы». Литвинов: «Да здравствует французский суд!»[389]

Таким образом, после соответствующего решения коммерческого суда торгпредству предстояло уплатить 25 млн франков, а до этого зарегистрировать спорные векселя за свой счет и оплатить гербовой сбор, что могло составить еще около 3 млн франков! Расстроившись из-за своего поражения и опасаясь гнева Москвы, «проигравшие» винили адвоката-коммуниста: «Бертон все погубил. Это он первый имел глупость выдвинуть политический момент. Бертон виновен, Бертон!»[390] Что же касается Довгалевского, то на бедного полпреда, вспоминал Рапопорт, было просто жалко смотреть:

Он почему-то думал, что провал дела Литвинова будет поставлен ему непосредственно в минус, он слетит и будет направлен на низовую работу. Был он в это время страшно перепуган, потому что дело Литвинова слушалось непосредственно за скандальным делом Беседовского. Когда ему сообщили об оправдательном вердикте, он заплакал, — разумеется, не от горя, а со страху, что теперь его карьера окончательно погублена[391].

12. Окончание «мирных» переговоров

Крестинский объяснял, что если бы вслед за вынесением оправдательного приговора по уголовному делу советская сторона попросила сразу обсудить ее гражданский иск, то в совещательную комнату удалились бы трое коронных судей, которые уже через несколько минут огласили бы свой вердикт. Но Морис Гарсон заранее поинтересовался у председателя суда, требовать ли такого решения, и тот, посоветовав не делать этого, ибо судьям будет неудобно демонстрировать свое разногласие с присяжными, из-за чего наверняка последует отказ, дал рекомендацию передать иск о признании векселей безденежными на рассмотрение коммерческого суда.

Возник и другой нюанс: если кто-либо из подсудимых отсутствует, то дело о нем рассматривается заочно, но без присяжных, то есть коронными судьями. Альшиц на процесс не явился, и делом его должны заняться судьи, которые вели основной процесс. Причем если он будет признан виновным, то вправе отдаться в руки правосудия для пересмотра своего приговора, и тогда дело о нем будет рассматриваться уже присяжными заседателями. С учетом этого суд постановил не возвращать векселя Лютц-Блонделю, и 28 января Крестинский сообщил Хинчуку намеченный план действий:

Для выигрыша времени мы сегодня же подаем кассационную жалобу. Далее сегодня же через судебного пристава в порядке обеспечения будущего иска налагаем арест на те же векселя. Это, однако, все временные меры. Основное же, что мы должны сделать, — это в ближайшие дни предъявить коммерческому суду гражданский иск. По одному векселю в 10 000 фунтов в коммерческом суде имеется уже дело по иску, предъявленному Блонделем. Это дело было приостановлено до рассмотрения уголовного дела. Сейчас нам надо вступить в это дело и предъявить встречный иск о безденежности этого векселя. Может быть, впрочем, оспаривать вексель можно и не в форме встречного иска, а в форме спора по существу. По другим шести векселям [мы] должны взять инициативу на себя и предъявить иск о признании их безденежными. Все указанные выше мероприятия (выступление по делу Альшица, подача кассационной жалобы, наложение ареста на векселя и предъявление исков) требуют основательного обсуждения с опытными французскими юристами.

Сегодня [вечером] мы собираемся впятером — Членов, Рапопорт, Грубер, Гарсон и я, чтобы обсудить первые шаги, главным образом, в связи с продолжением уголовного дела. Сегодня же мы обменяемся соображениями о том, какого профессора цивилиста привлечь для консультации и к какому крупному гражданскому адвокату обратиться для вчинения иска о безденежности векселей. Консультации с этим профессором и разговоры с этим адвокатом будут происходить уже без меня, но тов. Рапопорта я прошу остаться еще на несколько дней, чтобы он в этих совещаниях участие принял. Мое участие в этих совещаниях было бы и политически неудобно, так как расшифровало бы цель моего пребывания в Париже, да и по существу было бы бесполезным, так как я совершенно не знаю французского гражданского права[392].

В