Архив еврейской истории. Том 14 - Олег Витальевич Будницкий Страница 34

Прокурор заявил, что он полностью убежден в виновности всех подсудимых и поддерживает все выводы обвинительного акта. Он разобрал улики и постарался добросовестно доказать виновность как в использовании подложных векселей, так и в покушении на мошенничество. Правда, он разъяснил присяжным, что они могут отвергнуть первое обвинение и признать подсудимых виновными только в покушении на мошенничество. Он разъяснил, что и в этом случае с торгпредства ничего нельзя будет требовать и тем будет достигнуто то, к чему стремятся гражданские истцы. Он выразил полную уверенность, что присяжные не вынесут оправдательного приговора.

В конце его речи были два понятных для присяжных и выгодных для нас места. Он сказал, что в настоящем деле не судится русская революция и созданное этой революцией правительство. Эти вопросы будут разбираться в другом деле на суде истории. Здесь же судятся преступники, покушавшиеся получить с советского правительства деньги мошенническим путем по подложным документам. В другом месте он сказал: «Вы должны показать своим приговором, что вопреки утверждениям, будто бы наша юстиция есть классовая юстиция, французский суд не оставит без наказания преступников, хотя бы вы и не питали политических симпатий к потерпевшему от этих преступников[377].

В информации ТАСС о шестом и последнем дне процесса говорилось, что прокурор, расценив версии подсудимых как «смехотворные», заявил, что подложность векселей доказывается как их необычной формой, так и тем фактом, что советское правительство оплачивает пропаганду за границей не поддельными векселями, а наличной валютой. Прокурор допускал, что, возможно, защита права в своей версии гибели Турова, но ссылка на ответственность лица, которое не может явиться в суд, есть обычный прием мошенников. Прокурор допускал, что Туров был агентом Коминтерна, но определенно не верил, что советское правительство стало бы компрометировать себя векселями, выписанными братом замнаркома для ведения коммунистической пропаганды[378].

Впрочем, эмигрантская пресса уверяла, будто уже из речи прокурора становилось ясно, что подсудимые будут оправданы, ибо в каждом его слове чувствовалось, что он обвиняет их больше по обязанности[379]. Прокурор не требовал вынесения сурового наказания, считая, что факт подлога не может быть доказан, ибо некоторые свидетели подтверждают, что Литвинов выписывал векселя и в 1926 году, когда еще имел на это право. Но подсудимых можно преследовать за незаконную попытку использования подложных векселей, выписанных, конечно, не по приказу Турова, а с корыстной целью. Прокурор говорил, что не навязывает присяжным какого-либо мнения по вопросу о подделке векселей, но по другому пункту обвинения, касающемуся попытки мошенничества, требует утвердительного ответа. В этом случае подсудимым грозит тюремное заключение сроком от одного года до пяти лет, и присяжные должны сами решить вопрос, имеются ли в деле какие-либо смягчающие обстоятельства[380].

Вслед за прокурором наступил черед защитников, и, после «маленькой незаметной» речи Стросса, говоривший около часа Кампинчи сделал попытку, «довольно неудачную», разбить те или другие улики обвинения, но утверждать, что подсудимые заплатили деньги за векселя, все же не решился и заключительные десять минут своего выступления посвятил «демагогическому нападению» на советское правительство[381]. Эмигрантская пресса превозносила эмоциональную речь Кампинчи, использовавшего все свое ораторское мастерство для уничтожающей характеристики гражданских истцов:

Предо мной — не идейные коммунисты, а представители бесчестного советского правительства! Вспомните, что по вине этих людей был подписан похабный Брест-Литовский мир, после которого немцы перебросили с русского фронта на запад 20 новых дивизий. В эти страшные дни большевистского предательства немецкая армия вновь докатилась до берегов Марны. Вспомните, господа присяжные! Быть может, некоторые из вас сидели в эти дни в окопах. Вспомните о миллиардах, которые большевики отказываются платить Франции. Люди, разорившие тысячи французских граждан, теперь нагло обращаются к нам с требованием защитить их интересы. Нет, г. Бертон, правительство воров и бандитов, которое вы здесь представляете, не имеет права рассчитывать на нашу помощь. Господа присяжные, вердикт, который вы вынесете сегодня вечером, должен прозвучать как звонкая пощечина советскому правительству![382]

Этот призыв адвоката вызвал реплику председателя суда, который отметил, что из уважения к защитнику не остановил его во время произнесения им своей речи, но предупреждает всех следующих ораторов, что «никому не позволит произносить подобные оскорбительные фразы»[383]. Тем не менее защитники Иоффе — Долинер и Моро-Джиаффери — тоже разыгрывали в своих речах политическую «карту», а напоминание им о просьбе «быть сдержанными» оказалось малоэффективным. Так, Долинер, который, по оценке эмигрантской прессы, говорил «не только с большим талантом, но и тактом», заявил: «Я не забываю ни на минуту различия, существующего между ничтожной кучкой коммунистов и русским народом. Здесь судят только коммунистическую партию, временно поработившую Россию». Долинер закончил свою речь призывом к присяжным: «Осудив этих людей, вы окажете услугу коммунистической партии, которая всегда работала против Франции и французских интересов. Господа присяжные, вы не сделаете этого»[384].

В свою очередь Моро-Джиаффери, выступление которого продолжалось почти два часа, говорил:

Бертон напомнил мне, что я был членом кабинета Эррио, признавшего Советскую Россию. Да, но это было сделано при двух условиях: большевики обязаны начать переговоры об урегулировании русского долга и не вмешиваться во внутренние дела Франции. Вы знаете, гг. присяжные, как выполнили они оба эти обязательства. Но я не намерен говорить о политике… Я мог бы напомнить вам о «пломбированном вагоне», об убийствах, совершаемых в России под прикрытием закона, смысл которого раскрыл суду эксперт Миркин-Гецевич. Я мог бы сказать, что между вами, Бертон, и нами есть кровь и слезы… «Лги, убивай, кради», — таковы заветы большевизма. Как вы хотите, господа гражданские истцы, чтобы мы нашли здесь с вами общий язык, чтобы мы могли поверить хотя бы одному вашему слову. Можно ли верить вашим свидетелям, терроризированным ГПУ?.. Чего должны бояться эти люди, вернувшись в Россию? Всего. Если бы вы, гг. присяжные, знали русскую действительность, вы поняли бы душевную боль, с которой говорил здесь Долинер…

Нет, уверял адвокат, речь идет отнюдь не о мошенничестве, а о политической интриге: «Савелий Литвинов стал жертвой ненависти, которую Чичерин питает к его брату…» И, обращаясь к присяжным, Моро-Джиаффери подытожил: «Не бойтесь того, что после оправдательного вердикта в карманы обвиняемых попадут 25 млн. Это лучше, чем отдать деньги на пропаганду Коминтерна. Господа присяжные, мы спокойно ждем вашего