«Жизнь – счастливая сорочка». Памяти Михаила Генделева - Елена Генделева-Курилова Страница 24

– И велик гонорар?

– Десять тысяч.

– Рублей или шекелей?

– Долларов.

– Кто платит десять тысяч долларов за стихи?!

– Успокойся, за стихи никто.

– А за что?!. Инструктаж по сексу?

– Я работаю у Березы.

– У кого?

– Ты про такого Березовского слышал?

– Кем ты работаешь у Березовского?! Тамадой?

– Почти. Я занимаюсь политтехнологией.

– Ты?!

– Я.

Он заделался политтехнологом. Если у кого есть знакомые политтехнологи, те понимают, что профессия эта совсем не такая сложная, как кажется. Еще Наполеон говорил: «Политика – это здравый смысл применительно к большим вещам». Так вот, люди, которые занимаются большими вещами, здравого смысла имеют не больше, чем мы с вами. А Генделев – человек достаточно образованный и разумный, причем с безмерным апломбом. То есть сначала его приспособили в Израиле по знакомству помогать на каких-то выборах какому-то кандидату куда-то. И он на этом заработал несколько тысяч шекелей. И это было прекрасно! А жизнь тогда в Израиле была сравнительно дешевая, мы уже поминали.

А тут вдруг у него обнаружились общие знакомые с Березовским. А Березовский тогда был в полной силе. Он был магнат, он был председатель Совета Безопасности, он был первый из олигархов России, и он думал о выборах 2000 года – о преемнике Ельцина, каковым и явился в конце концов Путин, на его и на наши головы. Преемника нужно было выбрать, преемника нужно было провести в президенты. И нужно было нейтрализовать клан Лужков – Примаков, которые сами имели виды на то, чтобы стать Лужков – премьером, Примаков – президентом, а хоть бы и наоборот. Потому что Примаков был более политиком, а Лужков был более хозяйственником. Довольно сильный был тандем, надо сказать. И отодвинуть его было не просто.

И тут Березовскому в один из приездов на Святую Землю между делом помянули, что в Иерусалиме полезный есть такой Генделев, который себя хорошо проявил на выборах в передовой стране Израиль. И в результате, демонстрируя всемерность своей работы на дело мирового олигархата, устроили Березовскому показ Генделева.

В передаче Генделева это выглядело так. Березовский сказал с самого начала: «Ну, Миша, называй меня просто Боря. Значит, на какие деньги ты претендуешь?» К этому вопросу Генделев был готов. Он сказал, что вот вы знаете, вот когда я работал на избирательной кампании в Иерусалиме, я получал 15 тысяч долларов в месяц. Ну, он так немного завысил, кроме того, полный месяц он не работал. На что мгновенный ответ олигарха был (классическая формула: «Деньги были – деньги будут – сейчас денег нет») – ну, поскольку мы еще не знакомы, я тебе плачу 10 тысяч в месяц. Устраивает? Генделев помолчал. Контракт на два года. «Ну хорошо», – сказал Генделев, не веря своим ушам и своему счастью, потому что 10 тысяч долларов единовременно он в руках не только не держал, он не мог себе этого представить. Тогда мы, люди нашего круга, все слабовато могли себе столько денег в собственных руках представить собственными мозгами.

И Генделев начал резко поправлять свое материальное благополучие. Была такая пиратская песня: «Отогревая наши души за все минувшие года!» Он купил свою первую собственную квартиру в Москве, однокомнатную на первом этаже, зато на Патриарших прудах. Он мог жить только в центре – чтобы к нему ходили люди.

Материальное благополучие он понимал как пространство равных возможностей для себя и своих друзей. Потому что воспринимал это пространство как единое. Бесцеремонность безденежного дона обернулась противоположной стороной. Абсолютно не важно, чьими-то или своими деньгами ты распоряжаешься для общего блага и удовольствия – смысл процесса один. И теперь он сам платил за всё и за всех. И с видимым удовлетворением самоутверждался наконец и как финансовый покровитель. «Ничего не надо! – кричал он в телефонную трубку. – Всё есть, приходи так!» И все очень быстро привыкли, что дом полная чаша, ешь-пей-веселись. «Ты телятину в сливовом соусе уже пробовал?» – беспокойно заботился хозяин и подкладывал с очередного блюда. На кухне булькало, пахло, шкварчало, парило, дымилось и перемешивалось, и он то и дело выходил туда продолжать кулинарный процесс.

С гостями стали возникать проблемы. То есть он любил Аркашу Дворковича и Стасика Белковского среди прочих своих любимых друзей. Но политтехнолог Белковский был ярый и ядовитый оппозиционер и власть ехидно разоблачал, а экономист Дворкович знания свои ставил стране на службу со стороны власти и был помощником президента Медведева. Их реноме были несовместимы за одним столом, как две составляющие части убойного бинарного газа, и Генделеву приходилось комбинировать состав компаний, чтоб некоторые друзья лучше все-таки друг с другом не встречались. Необходимость этих политических мер огорчала Мишку страшно.

И все это время, чем бы он ни занимался, он писал стихи. Устраивал поэтические вечера. Он записывал диски. На этих дисках хорошие певицы исполняли его стихи на музыку самых разных людей. Всё это постоянно, кропотливо, медленно, тщательно и как бы в параллельном пространстве, между делом. А как только новые стихи были закончены – каждому приходящему он в доверительный миг поведывал: «Я тут только что написал новую вещь, сейчас я тебе прочту». Всё обкатывалось на всех и опробовалось на всех.

Как вы понимаете, человек с годами не здоровеет. Мишка к своему здоровью, конечно, относился жестоко потребительски. Тело дано нам для удовольствия, так его и надо использовать. Пить, есть, курить, любить по полной мере возможностей. Отнюдь не став выше ростом, он развил способность выпить безмерно и имел привычку высаживать пару пачек сигарет в день. И в конце концов нажил болезнь легких. У него проявилась наследственная эмфизема, скверная штука. Которая свела в могилу его отца. Годам к пятидесяти он стал страдать от приступов. Врачами, конечно же, было категорически запрещено курить. Ему было запрещено пить, ему было запрещено много есть, особенно жирного, острого и тяжелого. А предписано было вести здоровый образ жизни и сидеть на диете. А кроме того, уехать из ужасной, загазованной в центре как черт знает что Москвы! Спасительно и целительно дышать горным воздухом Иерусалима – все чистое, экология замечательная, 900 метров над уровнем моря, солнечная радиация убивает злых микробов.

Но там ему уже было скучно, потому что он привык здесь. Через его московский дом проходило все то, что составляло его жизнь.

Надо сказать, что Березовский своих не бросал. Хотя сейчас уже много лет фамилия Березовский – это синоним исчадья ада какого-то, врага народа и прочая. Но как помнят люди постарше – так было не всегда. Кроме того, видали мы много врагов народа, которых потом реабилитировали или вовсе даже наоборот. Герцен – эмигрант, а потом колокол, все святое. И так далее. Березовский отправлял Мишку в Швейцарию лечиться в хорошем дорогом санатории и проходить там реабилитацию. И месяцы спустя он возвращался оттуда здоровый, веселый, розовый, подлеченный! И начинал вести прежнюю прекрасную жизнь. Очень хорошую, очень веселую, очень, черт возьми, поэтическую. Но очень малополезную для здоровья.

И вот как-то раз под его полтинник мы с ним сидели, и он говорит, что слушай, ну как же так – бах и 50 лет! Вот в Израиле у меня выходили сборники стихов, а в России – ни одного… Есть шанс пошутить над старым другом. Я говорю:

– Слушай, тебя устроит, если сборник твоих стихов издаст Борис Пастернак?

Он говорит:

– До непонятности дурацкая шутка.

Я говорю:

– А если не шутка?

– Да вроде ты не пьян, но мозгами явно поменялся с кем-то по дороге.

Главным редактором издательства «Время» на тот момент работал действительно Борис Пастернак. (Ну, не тот, что Борис Леонидович – нобелевский лауреат, давно скончавшийся. Борис Натанович.) И как раз он мне недавно рассказывал, что они прекрасно издали подарочный четырехтомник Жванецкого – в такой картонной кассете, такие шикарные томики. Вот они издают элитную литературу. И хорошо бы, кстати, если бы