Американская история любви. Рискнуть всем ради возможности быть вместе - Илион Ву Страница 20

Эллен была готова к превращению в молодого человека, одновременно и состоятельного, и больного, – слишком состоятельного и слишком больного, чтобы к нему приставать[172]. Это лишний раз доказывает хитроумность женщины. Болезнь или просто недомогание могло стать проклятием для раба. Зато болезнь белого хозяина требовала заботы. Явное нездоровье Эллен способствовало тому, чтобы Уильям был «глазами, ушами, руками и ногами» хозяина, – все знали: чернокожие самой природой созданы для тяжелого физического труда, а белым должны прислуживать[173]. И это же стало лишним поводом для поездки в Филадельфию, центр современной медицины.

Притворное нездоровье уже сослужило им хорошую службу с Креем в поезде, позволило не пить чай в отеле и не общаться с пассажирами на пароходе. Теперь самая серьезная проверка – на таможне в Чарльстоне, где Эллен должна была убедить чиновника расписаться за нее выбранным именем – Уильям Джонсон или Джонстон[174]. Последняя остановка – и они на пути в Филадельфию.

Судьба порой причудливо шутит с людьми: Эллен покинула Юг под именем злейшего врага своего хозяина, директора Центральной железной дороги. Даже если Крафтов задержат, имя сохранится в документах как самая едкая насмешка.

Чарльстон

День 2, утро: Четверг, 21 декабря 1848

Два дома[175]

На сушу сошли все: бдительный пассажир, работорговец, который хотел купить Уильяма, молодой офицер, советовавший Эллен разговаривать со своим рабом более резко и сурово. Сошли и рабы: Нед с багажом молодого офицера и все остальные – безымянные мужчины, женщины и дети, которые плыли в трюме. Но мистер Джонсон задержался в салоне.

С того момента, как Крафты заперли дверь коттеджа в Мейконе, прошло более 24 часов. Уильям все еще хранил ключ, но они точно знали, что взломать ее несложно. Если их объявили беглецами, хозяева могли уже отправить охотников за головами или использовать для оповещения властей на таможне один из любимейших проектов Роберта Коллинза – электромагнитный телеграф. (Слова добирались из Мейкона в Чарльстон гораздо быстрее, чем пароходы и поезда.) Кто-то мог узнать Уильяма по описанию и схватить его, как только он сойдет на берег. Неудивительно, что беглецами овладел страх.

Эллен помнила и о других опасностях Чарльстона. В гавани стояло множество парусных кораблей и пароходов с самыми разными грузами: золотистым рисом, тюками хлопка, китайским фарфором. В трюмах сидели закованные в цепи рабы – главный товар этого международного порта. Близ доков располагался рынок рабов. Ими торговали в закрытых лавках и на таможне – именно там находился самый большой рынок под открытым небом, и Эллен об этом знала. Зрелище было настолько отталкивающим для иностранцев (и, следовательно, вредным для бизнеса), что через несколько лет в городе приняли закон о проведении торгов рабами в закрытых помещениях.

Именно здесь, в здании таможни, Эллен предстояло купить билеты и зарегистрировать Уильяма в качестве своего раба. Однако беспокоило ее не только это. За бывшим домом Коллинзов находился сахарный дом, которого боялись все рабы без исключения. Именно сюда, на бывшую сахарную фабрику, рабов отправляли «получить немного сахарка»[176].

Сахарный дом окружали высокие стены, сверху покрытые битым стеклом, чтобы никто не смог сбежать. Хозяева могли определять уровень боли, причиняемой тем, кого сюда приводили: от количества плетей до их вида и продолжительности мучений. Хозяева могли уйти, а могли и наблюдать.

У мужчин, женщин и детей, кого приводили сюда, выбора не было. Как рассказывал один из свидетелей, Джеймс Мэтьюз, комната для порки находилась в подвале, где было так темно, что «невозможно было понять, день на дворе или ночь… Оказавшись там, ты повсюду видел кнуты, хлысты, палки и плетки-девятихвостки. Была особая плетка, “сойка”: два тяжелых ремня со множеством узлов. Наказание было очень жестоким: узлы оставляли глубокие раны, из которых хлестала кровь».

Те, кого доставляли для наказания, видели устрашающие инструменты, а потом на голову им натягивали мешок, и людей «растягивали». Но самым ужасным инструментом пыток было огромное колесо, «вечная лестница», по которому раб после порки должен был бежать с большой скоростью, чтобы не упасть. Упавшим лопасти колеса буквально отрывали ноги и перемалывали людей, словно кукурузу[177]. «Я много слышал про ад и другие места мучений, – вспоминал Мэтьюз, – но не думаю, что там хуже, чем в Сахарном доме. Это самое ужасное место в мире».

Чтобы не попасть туда, требовалось соблюдать правила. В Джорджии и рабы, и свободные чернокожие не могли собираться вместе. Для них установили комендантский час, обозначаемый звоном колоколов и барабанами. Рабовладельцы безумно боялись восстаний – они помнили о бунте Стоно (1739) и восстании Вези (1822). После восстания Ната Тернера в Вирджинии в 1831 году большая часть Юга превратилась в полицейское государство[178]. В Чарльстоне имелись собственные правила. Чернокожие должны были ходить по дорогам, а не по тротуарам. По закону, Уильям должен был поднимать шляпу и приветствовать каждого встреченного белого. Городские патрули строго следили за всеми. У Крафтов были все основания бояться Чарльстона.

Супруги незамеченными преодолели около 480 километров, сумели убедить в своей идентичности пассажиров поездов и пароходов, но в этом космополитическом городе перед ними стояла более сложная задача. Чарльстон, где проживало около сорока тысяч человек, во много раз превосходил Мейкон, где жителей насчитывалось всего тысяч шесть. Эллен предстояло расписываться не только на таможне, но и в других местах. Следовало учитывать и южную открытость и радушие. Как писал один из приезжих: «В Соединенных Штатах, да и во всем мире, трудно найти более общительных и радушных людей, чем жители Чарльстона. В них нет бостонской претенциозности и холодности, свойственной жителям Филадельфии при первом знакомстве»[179].

Короче говоря, жители Чарльстона были исключительно открыты и радушны по отношению к незнакомцам. Холодная отстраненность и отнюдь не мужественная мягкость вызвали бы здесь неприязнь, сколь бы богатым и нездоровым ни был человек. Эллен предстояло быть очень внимательной и приспосабливаться к ситуации. Уильяму тоже следовало следить за поведением. Его общение с хозяином на пароходе явно не понравилось другим мужчинам, которые увидели в нем не верного слугу, а хитрого раба, готового сбежать при первой возможности.

* * *

Крафты постарались сойти на берег последними. Эллен оперлась на руку Уильяма. С облегчением они увидели, что опасаться нечего. Однако их поджидали плохие новости: пароход до Филадельфии отменили.

Позже Крафты узнали, что на последнем пароходе, который отправился месяц назад,