Гюстав Курбе - Герстл Мак Страница 19

В октябре Курбе отправился в Орнан, куда уже дошла новость, о золотой медали и покупке его картины государством. Его встретили как героя и победителя. От Безансона он прошел оставшуюся часть пути пешком под эскортом целой толпы друзей, явившихся его встречать. Промайе устроил у него под окнами импровизированную серенаду: исполнялась музыка, которую он сочинил на слова Курбе. Художник ответил благодарственной речью и пригласил музыкантов в дом, где вся компания пила, ела и танцевала до пяти утра. „Можете себе представить, со сколькими людьми я перецеловался и сколько комплиментов получил от всего города, — словом, я, кажется, действительно прославил свой Орнан“[114].

Курбе не терпелось взяться за большие картины, но для этого нужна была мастерская попросторней, чем помещение, которое ему мог предоставить родной дом. Мать его унаследовала от своего отца, скончавшегося год назад, два дома в Орнане: тот, где родился Курбе, и еще один, в квартале Иль-Сасс. Во втором доме было большое помещение, высотой в два этажа, служившее раньше сушилкой для белья. Художник убедил отдать ему это помещение под мастерскую. С северной стороны прорубили большое окно, стены Курбе выкрасил в зеленовато-желтый и темно-красный цвета, оконные ниши — в белый и, наконец, потолок, а также верхнюю часть стен — в небесно-голубой. На голубом фоне он написал ласточек в разные моменты полета; следы этой росписи заметны до сих пор.

Первой картиной, созданной в новой мастерской, были „Дробильщики камня“ — метр шестьдесят пять на два пятьдесят девять. В письме к Вею Курбе описывает полотно и рассказывает об обстоятельствах, породивших ее замысел: „Я ехал на нашей повозке в замок Сен-Дени [около Се-эн-Варе], неподалеку от Мезьера, и остановился посмотреть на двух человек — они представляли собой законченное олицетворение нищеты. Я тотчас же подумал, что передо мной сюжет новой картины, пригласил обоих к себе в мастерскую на следующее утро и с тех пор работаю над картиной… на одной стороне полотна изображен семидесятилетний старик; он согнулся над работой, молот его поднят вверх, кожа загорелая, голова затенена соломенной шляпой, штаны из грубой ткани все в заплатах, из когда-то голубых порванных носков и лопнувших снизу сабо торчат пятки. На другой стороне — молодой парень с пропыленной головой и смуглым лицом. Сквозь засаленную, изодранную рубаху видны голые бока и плечи, кожаные подтяжки поддерживают то, что некогда было штанами, на грязных кожаных башмаках со всех сторон зияют дыры. Старик стоит на коленях; парень тащит корзину со щебнем. Увы! Вот этак многие начинают и кончают жизнь“[115]. В романе „Биез из Серина“, написанном вскоре после этого, Франсис Вей почти дословно использовал фразы из письма Курбе, описывая двух дробильщиков камня у обочины дороги.

Курбе писал каждую из своих моделей отдельно. Старик по имени Гажи провел всю жизнь, работая на дорогах вблизи Орнана. Картина очень понравилась орнанцам, и, по словам Прудона, кое-кто предлагал даже купить ее и повесить над алтарем приходской церкви, потому что она содержит мораль. Именно Прудон в 1864 году назвал Курбе первым подлинно социальным художником, а „Дробильщиков камня“ — первой социальной картиной: „Дробильщики камня“ — насмешка над нашей индустриализацией, которая ежедневно придумывает замечательные машины… для выполнения… самых разных работ… и не способна освободить человека от самого грубого физического труда…»[116]. Но Прудон всегда видел в любой картине только социологический трактат, и нет оснований предполагать, что Курбе, задумывая и создавая «Дробильщиков камня», интересовался лишь социальным звучанием сюжета. Письмо к Вею указывает, что, хотя художник жалел несчастных тружеников и сознавал всю трагичность их безысходно тяжкого и нищего существования, его в той же мере привлекала чисто живописная сторона сцены. Позже, когда влияние Прудона на художника упрочилось, Курбе усвоил морализаторскую интерпретацию своего друга и временами умудрялся даже убеждать себя, что эта концепция с самого начала была его собственной. В 1866 году, когда Идвиль, друг и будущий биограф Курбе, спросил у него: «Разве вы намеревались выразить социальный протест фигурами двух этих людей, согнувшихся под бременем непосильного труда? Я, напротив, усматриваю в них кроткую покорность судьбе, и они вызывают во мне чувство жалости», художник ответил: «Эта жалость… проистекает от возмущения несправедливостью, и тем самым, даже не задаваясь такой целью, а просто изображая увиденное, я поднял вопрос, который они [реакционеры] именуют социальным вопросом»[117].

Сразу после «Дробильщиков камня» Курбе взялся за осуществление еще более грандиозного замысла — за картину «Похороны в Орнане», которая заслуживает отдельной главы. Последние дни пребывания в Орнане он посвятил «Возвращению с ярмарки». На закате крестьяне держат путь к дому после ярмарки в Салене. Возглавляет процессию пара тощих быков, купленных сегодня фермером на откорм. За ними следуют двое верховых: один — это Режис Курбе, в цилиндре и с кнутом в руке; другой — молодой батрак. Следом идут две женщины: одна ведет за рога корову, вторая несет на голове корзину. Вдали смутно виднеются другие фигуры. Справа, на обочине, крестьянин с большим зонтом в руке и бочонком масла за плечами ведет поросенка за веревку, привязанную к ноге, или, вернее, поросенок тащит его за собой.

«Я по-прежнему работаю как каторжный, — писал Курбе Вею в марте 1850 года. — Я вкладываю в работу столько настойчивости и упорства, что испытываю теперь такую усталость, до какой никогда прежде не доводил себя; но больше всего меня выматывает то, что вот уже две недели, как установилось лето, и Вы представляете себе, как соблазнительно после нынешней суровой зимы побродить на лоне природы, особенно когда вы в родном краю, где вот уже двенадцать лет не было настоящей весны»[118].

Седьмого мая он открыл выставку своих новых работ, показав «Похороны в Орнане», «Дробильщиков камня» и два пейзажа. Одним из них могли быть «Скалы в Орнане» — энергично написанное изображение характерных для Франш-Конте массивных скал, относящееся примерно к 1850 году. Выставка открылась на безансонском крытом рынке, в помещении, которое мэр предоставил художнику бесплатно. Курбе увешал заборы яркими объявлениями, и его затея, по тем временам очень смелая, — о персональных выставках еще не слыхивали даже в Париже — увенчалась успехом, несмотря на входную плату в пятьдесят сантимов. Курбе говорил Вею, что решил сделать вход платным, так как орнанцы сочли его дураком,