Кинематограф Эйзенштейна. От «Стачки» до «Ивана Грозного» - Дэвид Бордуэлл Страница 14

Петрова (1937–1939), и литературный сценарий «Ивана Грозного», опубликованный в 1943 году, был организован именно так. Но в начале съемок он дополнил линию, связанную с придворными интригами бояр, и расширил проект до трилогии. Вторая серия задумывалась как яковианская драма в противовес третьей серии, где режиссер возвращался к военной теме – Иван побеждает ливонцев и наконец выходит к морю.

В июне 1944 года Эйзенштейн и съемочная группа продолжили работу над фильмом в Москве. Первую серию представили на одобрение осенью, а в январе 1945 года она вышла в прокат. К работе над второй серией Эйзенштейн приступил в начале 1946 года, одновременно он занимался преподаванием и писал теоретические статьи.

Казалось, ему ничего не угрожает. В январе 1946 года первую серию «Ивана Грозного» наградили Сталинской премией первой степени и предварительно утвердили вторую серию. Закончив ее монтаж 2 февраля, Эйзенштейн пошел на торжественный прием, во время которого с ним случился инфаркт миокарда.

В больнице, а затем в санатории Эйзенштейн проводил время за рисованием, приемом гостей, работой над мемуарами и просмотром фильмов («Обожаю Джуди Гарланд!») [80]. Но летом его ждали новые удары. У него умерла мать. Вторую серию «Ивана Грозного», наряду с четырьмя другими фильмами, ЦК осудил и признал «неудачной и ошибочной»: «Режиссер Сергей Эйзенштейн во второй серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие Ку-Клукс-Клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета» [81]. ЦК критиковал Эйзенштейна, Пудовкина и других режиссеров в рамках общих нападок на Министерство кинематографии, которое обвиняли в безответственности, халатном использовании финансов и недостаточном рвении в борьбе с аполитичными фильмами.

Эти нападки, в свою очередь, происходили в условиях гонений на деятелей искусства, которые спровоцировал Жданов. Период относительной свободы в условиях войны сменился новыми угрозами, наказаниями и обвинениями в «формализме». Политика Жданова коснулась литературы, театра, музыки, а также кинематографа. Были запрещены произведения Зощенко и Ахматовой, а Пастернака, Прокофьева, Шостаковича и многих других вынудили публично отказаться от своих взглядов. Осуждением второй серии «Ивана Грозного» партия старалась добиться восстановления контроля над кинематографической элитой, которая, по мнению ЦК, слишком снисходительно относилась к работам друг друга [82].

В октябре 1946 года Эйзенштейн написал о том, что был неправ. В тексте проскальзывают и не совсем шаблонные моменты – Эйзенштейн делает предположение, что на его трактовку повлияли книги, которые он читал в детстве, и с напускной невинностью спрашивает, возможно ли, чтобы Иван никогда не сомневался в своей исторической миссии? Но в целом он оформляет текст так же, как текст об ошибках «Бежина луга», и критикует свой подход, используя такие же формулировки, как в обвинениях. Он признается, что исказил исторические факты и уделил недостаточно внимания «Ивану-созидателю» и «прогрессивной роли опричников» [83].

1.21 Съемки «Ивана Грозного» (1941). В кадре Черкасов, за камерой Андрей Москвин

После возвращения в Советский Союз в 1932 году Эйзенштейн страдал от депрессии и переутомления, пищевых отравлений, болел гриппом и оспой. Ситуация с «Иваном Грозным» подорвала его здоровье. Он иногда читал публичные лекции и принимал студентов у себя дома. Он по-прежнему пользовался уважением, его назначили руководителем сектора кино Института истории искусств АН СССР. Совместно с Александром Лурией он планировал читать курс по психологии искусства, а также продолжал писать и одобрил еще один сборник в переводе Джея Лейды для выпуска в Америке – «Киноформа» (Film Form). Он начал обдумывать новые проекты, включая новый вариант «Стеклянного дома», юбилейный фильм в честь основания Москвы и экранизацию «Братьев Карамазовых».

Но больше всего Эйзенштейн хотел закончить «Ивана Грозного». Материал третьей серии был уничтожен практически полностью, но он считал, что можно исправить вторую и снять новые сцены. В феврале 1947 года у него и Черкасова состоялась поздняя встреча со Сталиным, Молотовым и Ждановым. Партийные руководители высказывали критические замечания и предлагали исправления, иногда докапываясь до смешных деталей (Жданову не нравилась длина бороды царя). Сталин считал, что Эйзенштейну не удалось показать, «почему необходимо быть жестоким» [84]. Уничтожить боярские семьи до конца Ивану мешало раскаяние. Но, несмотря на это, Сталин дал разрешение снять вторую серию заново. Эйзенштейн спросил, нужно ли торопиться, Сталин ответил, что можно работать даже три года, если нужно: «Пусть будет меньше картин, но более высокого качества». В марте Эйзенштейн послал телеграмму Лейде: «Все в порядке, продолжаю работу над „Иваном“» [85].

1.22 Эйзенштейн с американским гостем Ли Блэндом в лесу рядом с дачей в июле 1946 года

Наверное, мало кто верил, что у Эйзенштейна хватит сил закончить «Ивана Грозного», сам он тоже признавался другу, что вряд ли перенесет тяготы съемок. Он давно боялся, что не доживет до 50 лет. Вскоре после своего пятидесятилетия, в ночь с 10 на 11 февраля, Эйзенштейн умер от сердечного приступа, когда писал письмо Кулешову.

Особенности метода

Это очень краткий очерк жизни Эйзенштейна, оставляющий много пробелов. Его дневники сейчас недоступны, и об отдельных аспектах его личности судить трудно. Его еврейское происхождение во время войны использовалось для пропаганды, но на самом деле, возможно, создавало для него трудности. Леонид Трауберг считал, что если бы Эйзенштейн прожил дольше, то стал бы очевидной мишенью кампании властей против «безродных космополитов» [86].

Вместо подробных знаний о его личности нам остался биографический образ. Эйзенштейн выстраивал свой публичный имидж и художественную программу гораздо тщательнее, чем многие другие режиссеры. Уже в середине 1920-х он говорил о себе как о холодном, рациональном творце, для которого создание произведения искусства похоже на инженерную задачу, принципиально не более сложную, чем постройка курятника. К началу 1930-х примером для него стал Леонардо да Винчи, которого он совместил с Марксом, Фрейдом и Павловым. Он стал эквивалентом художника-эрудита эпохи Возрождения в XX веке. В эру соцреализма он называл себя неудавшимся конструктивистом. Решительно настроившись убить искусство, он должен был овладеть его секретами, а как только это ему удалось, он отошел от крайне левой позиции и искренне стал творить с позиции большевиков. В 1930-х он позиционировал себя как ученого и исследователя. Триумфально вернувшись в кино с «Александром Невским», он стал патриотом, работающим на новый сталинский национализм, и первая серия «Ивана Грозного» подтвердила, что он главный