Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов Страница 14

15 июня. «Встал в 10. Шлялись с Дьяковым, много советовал мне дельного, о устройстве флигеля, а главное, советовал жениться на Валерии. Слушая его, мне кажется тоже, что это лучшее, что я могу сделать. Неужели деньги останавливают меня. Нет, случай. Потом довез он меня до поворота в Судаково. Валерия сделала строгую мину, за письмо верно. Я был в духе и успокоил их. Бедняжка, ее тетка дрянь, как кажется […] Приехал домой и послал к солдатке. […] Солдатка не пришла» (47, 81).

17 июня. «Встал в 8, делал гимнастику, читал Newcomes[48], обедал, поехал к Лазаревичам, оттуда с Арсеньевыми к ним. Она играла. Очень мила» (47, 81).

18 июня. «Приехал Дьяков, и уговорил его ехать вместе к Арсеньевым. Валерия болтала про наряды и коронацию (Александра II. — В.Р.). Фривольность есть у нее, кажется, не преходящая, но постоянная страсть. Приезд мой с Дьяковым был неловок, как будто обещал им что-то» (47, 82).

19 июня. «Пробыл целый день один дома и вечером была солдатка. Отвратительно. Дьяков не хотел заехать к Арсеньевым, от этого я не поехал. Притом был в каком-то беспомощно вялом расположении духа» (47, 82).

21 июня. «Вечером приехали Арсеньевы. Я с ней мало говорил, тем более она на меня подействовала. К ужину приехала и Пелагея Ильинична. — Вчера была Надежда Николаевна и совсем опротивела мне» (47, 82).

24 июня. «Были у Арсеньевых с тетушками. Валерия была ужасно плоха, и совсем я успокоился» (47, 82).

25 июня. «Разбудили меня известием, что мужик утонул в среднем пруде. Прошло уж 2 часа. Я ничего не предпринял. Читал Ньюкомов, записывал. Вечером была солдатка, наверно последний раз» (47, 82).

26 июня. «Встал в 9-м, читал „Ньюкомов“, переписал заметки, перечел „Юность“, хотел писать, но так и остановился. Мужика убрали. Делал гимнастику, ел постный обед дома и поехал с Натальей Петровной к Арсеньевым. Встретил еще на дороге посланного. У них Тарасов. Валерия в белом платье. Очень мила. Провел один из самых приятных дней в жизни. Люблю ли я ее серьезно? И может ли она любить долго? Вот два вопроса, которые я желал бы и не умею решить себе» (47, 82).

28 июня. «Встал в 10, отделал первую главу „Юности“ с большим удовольствием. Зубы разболелись хуже, после обеда поехал к Арсеньевым. Валерия ужасно дурно воспитана, невежественна, ежели не глупа. Одно слово prostituer, которое она сказала, Бог знает, к чему, сильно огорчило и, при зубной боли, разочаровало меня» (47, 83).

30 июня. «Встал в десять, дочел „Ньюкомов“. Написал страничку „Юности“, играл симфонию пятую (Бетховена. — В.Р.). Приехали Арсеньевы. Валерия славная девочка, но решительно мне не нравится. А ежели этак часто видеться, как раз женишься. Оно бы и не беда, да не нужно и не желается, а я убедился, что все, что не нужно и не желается, — вредно» (47, 83).

1 июля. «Проснулся в 12-м часу, играл много, написал странички две „Юности“. […] Провел весь день с Валерией. Она была в белом платье с открытыми руками, которые у ней нехороши. Это меня расстроило. Я стал щипать ее морально и до того жестоко, что она улыбалась недоконченно. В улыбке слезы. Потом она играла. Мне было хорошо, но она уже была расстроена» (47, 83).

2 июля. «Написал письма Некрасову … Розену и Корсакову, пообедал и поехал к Арсеньевым. Валерия писала в темной комнате опять в гадком франтовском капоте. Она была холодна и самостоятельна, показала мне письмо сестре, в котором говорит, что я эгоист и т. д. […] Я сделал ей серьезно больно вчера, но она откровенно высказалась, и после маленькой грусти, которую я испытал, все прошло. Она несколько раз говорила, что теперь: пусть по-старому. Очень мила» (47, 83–84).

10 июля. «…поехал к Арсеньевым. Там были гости. Валерия очень мила, и наши отношения легки и приятны. Что ежели бы они могли остаться всегда такие» (47, 85).

12 июля. «Приехали судаковские. Валерия была лучше, чем когда-нибудь, но фривольность и отсутствие внимания ко всему серьезному — ужасающи. Я боюсь, это такой характер, который даже детей не может любить. Провел день, однако, очень приятно» (47, 85).

13 июля. «Хочу ехать к Арсеньевым […] Валерию дразнили коронацией до слез. Она ни в чем не виновата; но мне стало неприятно, и я долго туда не поеду. Или, может, это оттого, что она слишком много мне показывала дружбы. Страшно и женитьба и подлость — т. е. забава ею. А жениться — много надо переделать; а мне еще над собой надо работать» (47, 85).

25 июля. «Встал в 12, читал „Мертвые души“ с наслаждением, много своих мыслей, ничего не писал. […] После обеда поехал с Натальей Петровной к Валерии. В первый раз застал ее без платьев, как говорит Сережа. Она в 10 раз лучше — главное, естественна. Закладывала волосы за уши, поняв, что это мне нравится. Сердилась на меня. Кажется, она деятельно любящая натура. Провел вечер счастливо» (47, 86).

26 июля. «Опять проснулся в 12-ть, решил делать молотилку, читал Гоголя, играл, поспорил с Машей (сестрой. — В.Р.) за обедом о пошлости, потом ездил с сладострастными целями верхом безуспешно…» (47, 86).

27 июля. «Тургенев говорит, со мной нельзя спорить. Неужели у меня дурной характер? Надо удерживаться, а причиной всему гордость, правду сказала Валерия» (47, 87).

28 июля. «Странно, что Валерия начинает мне нравиться, как женщина, тогда как прежде, как женщина именно, она была мне отвратительна. Но и то не всегда, а когда я настроюсь. Вчера я в первый раз заметил ее bras (руки. — с франц. — В.Р.), которые прежде мне были отвратительны» (47, 87).

30 июля. «Проснулся поздно. Писал главу экзамен, написал листочка два. […]. Валерия совсем в неглиже. Не понравилась очень. И говорила глупо, что Давид Коперфильд много перенес несчастий и т. п.» (47, 87).

1 августа. «Приехали Арсеньевы. Валерия была в конфузном состоянии духа и жестоко афектирована и глупа» (47, 87–88).

9 августа. «…был у Арсеньевых, и Валерия