Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов Страница 13

Киевская буржуазия на принудительных работах при «вторых большевиках». 1919–1920 гг. Из открытых источников

Наконец, население города мучили облавами. Войска окружали целые улицы и кварталы и у всех поголовно начинали проверять документы. При этом задерживали всех, кроме служащих советских учреждений. Продержав несколько дней в домах предварительного заключения, людей обычно отпускали, если те не вызывали подозрений в нелояльности к советской власти.

Пару раз под такие облавы попадали и члены семьи Александровых, в том числе Анатолий. Выручало то, что отец его Пётр Павлович ещё с дореволюционных времён проходил как прогрессивный судейский чиновник по крестьянским земельным делам, «сочувствующий трудовому народу», и «защитник евреев».

После вторичного прихода большевиков, среди которых то самое благодарное еврейство было представлено достаточно широко, он, после отставки в суде ставший преподавателем реального училища, получил приглашение на работу в системе Наркомата просвещения. То есть в том самом советском учреждении, служба в котором была спасительным избавлением от репрессий.

Но всё же отец решил отправить Анатолия от греха подальше опять на хутор Млынок. Где все друг друга знали, жили исходя из здорового крестьянского инстинкта не доверять никому, начальству в особенности, а Александровых уважали не как городских бар, а как своих, всегда готовых помочь в деле, в быту и в обучении ребятишек. А то уж больно рискованной становилась жизнь 16‐летнего юноши в красном Киеве. В самом деле: отец и брат с их образованием вполне могли устроиться – и устроились – в системе советского Наркомпроса. Это было нормально. Как свидетельствует А. Гольденвейзер, почти вся интеллигенция охотно шла на службу именно в просветительные учреждения. Таким образом, личный состав учреждений Наркомпроса был всегда обеспечен. [28]

Но Анатолий? Своё образование он считал закончившимся – об этом позаботилась советская власть, сразу после своего прихода в феврале начавшая отменять гимназии и реальные училища и преобразовывать их в трудовые школы, а учащимся прежних выпускных классов выдавшая справки об окончании учебного заведения. И кто он теперь? Всего лишь выпускник, без специальности, без работы, без принадлежности к какой-либо конторе или инстанции, которая могла бы обеспечить безопасность в большевистском Киеве. Разве что на созданные большевиками библиотечные курсы записаться, но туда и так очередь стоит из беспартийных интеллигентов.

А потому мальчишке открывался реальный путь в списки мобилизуемых на принудительные работы – если не задержат за принадлежность к буржуазии. А то и в Красную армию, уже достаточно прославившуюся своими «подвигами» в Киеве.

Так что семья просто спрятала Анатолия на хуторе Млынок. Там, на селе, и подкормиться полегче, и где-нибудь в соседнем селе учителем в школу можно устроиться.

И всё бы ничего, но обезумевшая на пьяном от крови безвластии Украина не собиралась успокаиваться и под большевиками. Теперь на Киев пошёл поднявший восстание красный комдив Никифор Григорьев, обиженный тем, что у него отняли полученную при захвате Одессы добычу.

В ответ на выступление собственного комдива, удостоенного высшей награды советской власти, ордена Красного Знамени, большевики подняли новую волну террора. Настолько высокую, что сами вожди украинских коммунистов Григорий Петровский, Станислав Косиор и Владимир Затонский внесли во всеукраинский ЦИК документ под красноречивым заголовком «О недопустимости сжигания сёл во время кулаческих восстаний».

По Киеву прокатилась новая волна террора. При подходе Григорьева к городу была расстреляна большая группа арестованных, в том числе один из преподавателей Александрова в реальном училище Иван Павлович Матченко и член-корреспондент Императорской академии наук, заслуженный ординарный профессор Киевского университета Тимофей Дмитриевич Флоренский. С ними вместе казнили 53 из 60 членов Киевского клуба русских националистов, а также купцов, адвокатов, просто богатых людей.

При этом газета «Большевик» с удовлетворением информировала об этом акте:

«Киевская губернская чрезвычайная комиссия уже приступила к делу. По помещенному ниже списку расстрелянных контрреволюционеров товарищ читатель увидит, что в работе Чрезвычайки есть известная планомерность (как оно и должно быть при красном терроре).

В первую голову пошли господа из стана русских националистов. Выбор сделан очень удачно и вот почему. <…>

Расстрел монархической организации в значительной степени лишает господ Колчака, Деникина, Клемансо и Ллойд Джорджа возможности иметь тут свой штаб, свою разведку и т. п. <…>

Расстрел клуба русских националистов, разбивая организацию «хлеборобов-собственников»… дает хороший урок и украинской черной сотне. <…>

Красный террор должен показать всей этой компании, что пролетариат, оказавшись в состоянии уничтожить барина, уничтожит и его слугу». [71]

Там же прямо указывается, что расстрел этот стал ответом на подлую организацию восстаний темных людей под предводительством проходимцев вроде Григорьева или Зеленого и при благосклонном участии городского хулиганья…

Складно получилось: купец, домовладелец, служащий железных дорог, бывший киевский губернатор, бывший директор Государственного банка, профессор, преподаватель реального училища, членкор Академии наук – всё это городское хулиганьё жизнями своими ответило за мятеж красного комдива, с которым другие красные комдивы не поделили добычу…

Получается, что вместо свободы и равноправия, о которых с такой надеждой говорили в их семье, которые, как убедительно доказывал дядюшка Роберт, неизбежно несёт социализм, советская власть несёт репрессии и диктатуру?

Анатолий оказался в положении человека, который попал в мир, полярно противоположный тому, где он жил с детства. И случилось это в том возрасте, когда все молодые люди проходят стадию максимализма. Как представляется сегодня, именно с тогдашними впечатлениями связано то, что Анатолий Петрович уклонялся от вступления в КПСС вплоть до 60‐х годов. И даже после этого, как говорит кое-кто из тех, кто его близко знал, к партии и её деятелям насторожённо относился до конца жизни.

Показательны слова жены Анатолия Петровича Марианны Александровны, приведённые в воспоминаниях его снохи Эзы Каляевой: «Ты предаёшь всю свою жизнь!» И было сказано это в ходе форменного домашнего скандала, разгоревшегося как раз по поводу вступления Александрова в партию: «Как один из научных руководителей атомной отрасли, АП должен был постоянно присутствовать на заседаниях высших партийных и государственных инстанций, для этого нужно было вступить в КПСС, стать, как и И.В. Курчатов, членом ЦК. Я помню домашний скандал по этому поводу: «Ты предаёшь всю свою жизнь!» – негодовала Мака. «Я не могу теперь иначе. Раньше мог, а теперь нет. Я должен быть там, где принимают решения. Они там нарешают чёрт знает что, а потом невозможно будет открутить обратно», – объяснял То». [103]

* * *

Сын Анатолия Александрова Пётр вспоминает сегодня, что его отец, бывший непосредственным свидетелем тех кровавых событий, никогда не рассказывал о том, как семья Александровых приняла Октябрьскую революцию. Единственное, что было заявлено Анатолием Петровичем уже в начале 1990‐х годов, когда дома зашёл разговор