Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн Страница 13

силы и власти, так называемого прилива – наслаждения, эйфории. Затем лицо юноши вдруг превращается в лицо отца Тони в уже довольно пожилом возрасте, и это лицо искажено гневом. Когда Тони описывал, как перед ним возникает нечто вроде мужского варианта лица горгоны Медузы с извивающимися змеями вокруг рта, изрыгающего ругательства, голос его дрожал. Во сне он всегда пытался заставить голову замолчать, но она всегда кричала на него. Слова звучали неразборчиво, пояснял Тони, но он не сомневался, что они означают что-то «очень нехорошее, презрительное». Они вызывали у него одновременно ужас и разочарование из-за того, что ему не удавалось их разобрать. Затем у него появлялась уверенность в том, что он должен выяснить, что они означают, – и тут он просыпался весь в поту, с отчаянно колотящимся сердцем, и до него доносились крики мужчины из соседней палаты.

Описание кошмара заставило нас более подробно поговорить о преступлениях Тони и о его семье. Мне были известны лишь основные факты, но хотелось узнать их непосредственно от пациента. Он начал с того, что жил в католической семье, его отец был англичанином, а мать – красивой, хрупкой испанкой. Она ничего не могла поделать с отцом, который бил и ее, и детей. Тони рассказал мне, что помнит, как прятался от отцовских кулаков в гардеробе с одеждой матери и как ему нравилось трогать тонкие, приятные на ощупь ткани и ощущать исходящий от них запах духов – для него это было что-то вроде лекарства от агрессивности отца. Иногда, оставшись один, он надевал какие-то вещи или играл с косметикой матери, что можно считать нормальным этапом человеческого развития: молодые люди экспериментируют, чтобы попытаться понять, что это такое – быть мужчиной и быть женщиной. Рассказ Тони заставил меня задуматься о том, не идентифицировал ли он себя больше с матерью, нежели с отцом. Однако это предположение пришлось отбросить, когда пациент описал, как по мере приближения к пубертатному периоду он стал презирать мать, отвергать все выражения любви и нежности и ненавидеть ее за слабость.

В средней школе он испытывал проблемы с самооценкой и считал себя внешне безобразным. Я нередко слышу подобное от людей, которые в детстве подвергались издевательствам и страдали от недостатка заботы, – например, что-то похожее мне говорил Маркус, еще один пациент, описанный в этой книге. Были проведены исследования, в ходе которых изучались реакции таких детей на свое отражение в зеркале – в основном это были тревога и враждебность. Еще у них часто с большим трудом формируется так называемый социальный мозг – другими словами, они нередко бывают не способны взаимодействовать с другими людьми из-за резких перепадов настроения и неумения контролировать гнев и раздражение. Меня нисколько не удивило, когда я узнала, что в юности в классе у Тони было мало друзей. Часто говорят, что трудные дети – скрытные, замкнутые, с серьезными проблемами в семье – обладают большой стойкостью и силой характера. Впрочем, так регулярно говорят обо всех детях, словно речь идет о растениях, способных выживать в суровом климате. Точнее было бы сказать, что ребенок, который в раннем детстве недополучил заботы и ласки, живет словно в эмоциональной засухе, пребывает как бы во сне, в состоянии гибернации. Чтобы защитить себя, такие дети могут отрешаться от реальности. Они подобны растениям, на которые обрушивается кислотный дождь или которые просто растут на бедной, истощенной почве. Сознание таких детей прекращает развиваться – точно так же, как растения, находящиеся в неблагоприятных условиях, останавливаются в росте и перестают цвести.

Тони рассказал мне, что его ответом на возникшие в школе проблемы стали тренировки – он принялся наращивать мышечную массу. Вскоре он начал поколачивать других мальчишек, издеваться над ними и обнаружил, что это вызывает у него сексуальное возбуждение. Нечто подобное я часто слышу от людей, совершивших преступления на сексуальной почве. Такая закономерность подтверждается и специальными исследованиями, проводившимися на протяжении многих десятилетий. Благодаря достижениям нейробиологии мы знаем, что те зоны мозга, которые «включаются», когда человек испуган, возбужден или взволнован, расположены близко друг от друга, и в них задействуются одни и те же нейронные связи. Когда Тони заговорил о сексуальном возбуждении, которое он испытывал, третируя и запугивая других учеников, у меня возникло ощущение, что для него это могло быть своеобразным защитным механизмом. Вызывая страх у других детей, он чувствовал себя сильным, ощущал свое превосходство. Это позволяло ему избавиться от собственного страха перед отцом, словно бы перегружая его на других людей. Многие пациенты описывали в беседах со мной нечто подобное, рассказывая, как совершаемое насилие позволяло им почувствовать себя более защищенными и вызывало ощущение некоего удовлетворения. Хотя большинству из нас, возможно, трудно будет в этом признаться, но, по-видимому, всем нам знакомо чувство Sсhadenfreude (это слово в немецком языке в буквальном смысле является комбинацией слов «вред» и «радость»), то есть радости по поводу чьего-то несчастья, или, проще говоря, злорадства. Это тоже нечто вроде защитного механизма – чье-то страдание дает нам возможность почувствовать себя лучше, некую искорку облегчения. В случае с Тони эта искорка в итоге превратилась в ревущее пламя.

В молодости Тони еще был способен сочувствовать другим людям и обладал достаточной социальной сознательностью, чтобы испытывать беспокойство по поводу обуревавших его чувств. Кроме того, он все еще не определился окончательно по поводу своего сексуального влечения к мужчинам. По его словам, он понимал, что родители, ревностные католики, считавшие гомосексуалистов исчадиями ада, воспримут это как позор и проклятие, если их сын сделает выбор в пользу нетрадиционной ориентации. Его отец называл мужчин-геев педиками и терпеть не мог каких-либо проявлений женственности в представителях сильного пола. Тем не менее Тони нередко пытался в своих фантазиях вообразить, что это такое – быть с другим мужчиной и подчинять его, красивого и одновременно слабого, себе. Я часто представляла, как испуганный мальчишка, возможно, наблюдал сквозь щели в гардеробе за половыми актами между отцом и матерью, в которых в той или иной степени присутствовало насилие и подчинение. Тони рассказал мне, что когда он начал драться в школе, отец всегда хвалил его за это, приговаривая: «Вот теперь ты настоящий парень». Наверное, может показаться сложным связать воедино маркиза де Сада и Пиноккио, но когда Тони сообщил об этом, на ум мне пришел именно кукольный мальчик. Я невольно подумала о любви, которая сделала Пиноккио человеком, и о его связи с «отцом» Джепетто, давшим ему жизнь.

Окончив школу, Тони захотел учиться на шеф-повара. Отец отнесся к идее сына с презрением («готовить должны женщины»), поэтому в конце 1980-х годов Тони