Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин Страница 12

квартира, там барахла немецкого осталось много. Пошли мы, больше двадцати человек, я у старшины вещмешок взял, свой ему оставил. Мы в квартире много всего нашли, а оказалось, что квартиру отдали железнодорожнику, он домой вернулся, там все обворовано. Поднял на ноги комендатуру, энкавэдэшники сразу догадались, что это мы на квартире похозяйничали. Стали нас брать, а я вещмешок в сторожевой будке спрятал. Подождал, пока все ушли, и решил за вещами вернуться. Все проверил вокруг – никого нет. Взял я вещмешок, и тут два товарища: «Пройдемте с нами». До сих пор не пойму, где они сидели?! Взяли меня, я в отказ – вещмешок не мой, моя фамилия Климов, а тут другая фамилия. Вернулись мы за старшиной, они его взяли, а я дернул, думал, как там старшина, отмажется или нет? Старшина, как его в комендатуру привели, крик поднял, что это был не он, остальные подтвердили, что не старшина, а я на квартире был. Меня снова начали искать, но уже ищи ветра в поле. В грузовом вагоне спрятался, с эшелоном дальше поехал, на станции Барановичи сбежал с одним парнем в кавалерию, а на соседнем составе кавалеристы ехали, они нас спрятали под шинелями. Я с их командиром договорился, как кавалеристов выгрузили, мы с ними в штаб пошли. Вышел полковник, друга моего в 5-ю кавалерийскую дивизию определил, а меня направил в 121-й червоноказачий полк 32-й Смоленской краснознаменной ордена Суворова II степени кавалерийской дивизии им. Червонного казачества. Там нас, пополнение, командир полка Потемкин встретил. Он с ходу ко мне подходит: «Какое звание?» Я ответил: «Рядовой, товарищ майор!» Он в ответ: «Что ты мне! Командир первого эскадрона, ко мне! Возьмешь его и поставишь командиром отделения в сабельном взводе!» Мне это и надо было, мечта ведь была – рубать немцев шашкой, по-чапаевски! Эскадрон стоял в г. Гродно, когда я прибыл в расположение, командир противотанкового взвода лейтенант Ахмедов и его помкомвзвода Оводков уговорили меня служить с ними. Тут я догадался, наконец, показал им свои фотографии, когда в десанте служил. Вернули мне звание ст. сержанта, красноармейскую книжку выдали. В гродненской операции мы наступали левее Гродно, утром, в конном строю должны были форсировать р. Неман. Во время переправы рядом с лошадьми плыли, я как на берег выбрался, в сапоги столько воды набралось, я потом только понял, что и сапоги тоже надо снимать. Как переправились, узнали, что немцы отступают. Команда: «По коням!» И мы в атаку пошли, так первый раз в жизни я попал в кавалерийскую атаку. Я своего первого немца не зарубил, он бежал как сумасшедший, а я на секунду замешкался и рубанул по каске. Он упал, у меня клинок вывернулся, так локоть потом две недели болел. Пошел бы клинок влево – отрубил бы ногу своему коню. Вот такую дурь устроил. Следующего уже догнал, придержал коня и с перегибом отрубил ему голову, кровь хлынула. Третьего уже рубанул по плечу. Потом уже научился рубить, всего за войну я зарубил человек, наверное, двенадцать. Там же, на войне, не запоминаешь. Я и этих-то двух потому запомнил, что они у меня первые были.

После гродненской операции мы вошли в Польшу. Там, в августовских лесах наша дивизия попала в окружение. Много лошадей у нас побили. Мы в первую очередь лошадей спасали. Нас в этих лесах минометным огнем накрыло. Так мы шашками рубили деревья и делали накаты, чтобы укрыться от осколков. Копали траншеи и накаты делали для лошадей. Кто так сделал – спас лошадей, а многих, особенно у артиллеристов и пулеметчиков, побило. Еще такой случай в августовских лесах был. Как-то ночью, дождь сильный шел, собрались мы в блиндаже, помкомвзвода и сержанты, истории всякие травили. Вдруг слышим: кто-то по траншее идет. Кто-то из ребят закричал: «Стой! Кто идет?» Тишина. Он снова кричит: кто идет? Не отвечают, слышим, драпают. Мы огонь открыли, потом утром, когда уже светлее стало, остались следы немецких ботинок. Мы, конечно, шум подняли, доложили. Наши на следующую ночь тоже засаду устроили и эту разведку взяли. В ней немцы были и власовцы, двадцать два человека в группе этой было. Потом мы вырвались из окружения и нас вывели в тыл на переформирование. Затем нас отправили на августовский канал. Там в обороне против нас стояли власовцы. Жуть была. Как узнали, что с власовцами дело имеем? Наша разведка долго «языка» взять не могла, так мы мурыжились-мурыжились, решили провести разведку боем. Наш 65-й полк, который слева от нас стоял, утром, часа в четыре, после мощной артподготовки, форсировал канал и набрал «языков», много солдат противника побили. Так мы узнали, что с власовцами бьемся. Потом нас пехота сменила.

С боевыми товарищами. А. Климов сидит справа

– Как воевали власовцы?

– Они воевали насмерть. Им же в плен нельзя было сдаваться, их сразу на передовой расстреливали. Часто власовцы сами стрелялись.

После августовского канала нас перебросили в Литву, 360 км маршем прошли. Из Литвы нас снова перебросили в Восточную Пруссию. И вот мы перешли советскую границу, гордые, полковой оркестр играл гимн Советского Союза. Там, в Пруссии, я впервые увидел то, что называют «цивилизацией». Деревня немецкая: дома все под красным кирпичом, черепица красная, кругом каменные дороги, а по бокам – асфальтированные тротуары. В деревне! В каждом дворе стоит колонка. Курятник, свинарник – там чистота, у нас у некоторых людей дома нет такой чистоты, как у них была в курятнике. Двор тоже заасфальтирован, в доме – идеальная чистота. У каждой коровы – поилка, у нас потом также делать стойла стали, из Германии технологию привезли. Мы скакунов в той деревне похватали. Там я и думал – вот где надо учиться, как жить на белом свете. Тогда нельзя было об этом говорить, мы молчали. Технику «закаток» овощей мы оттуда привезли, мы же в деревне до войны все солили в бочках деревянных, а у немцев все закатано по банкам. Как зашел в подвал, чего там только нет. Только нас комиссары предупредили – немцы при отступлении в закатках шприцом пробивали крышечку и запускали яд. Мы как проверяли: перевернешь банку, потряс – если крышечка мокрая, об стенку разбивали. В деревне этой мы постояли немного, концерт к нам приехал, песни пели, мне особенно такие слова запомнились: «Милая, вспомни меня. Отчизна, помни меня. За тебя и край родной я иду завтра в бой». Так красиво одна певица ее пела! В час