Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская Страница 11

в Освенцим посылки, и не скоро еще удастся утолить болезненную жажду. Ночью хочется заснуть как можно крепче, чтобы побыстрее прошло время до утра. Утром, когда по бараку расходится наконец приторный запах отвара из трав, со всех постелей протягиваются руки с кружками. Грязная штубовая, только что выносившая ночные сосуды, протирает ладонью кружку и погружает ее в желанную жидкость. По ее давно не мытым рукам отвар стекает обратно в котел. Нет, на это лучше не смотреть. Зачем портить себе вкус напитка, который кажется вкуснейшим в мире чаем. Каждая больная получает не больше четверти, в особо счастливых случаях – одной трети стакана жидкости. Собирая всю силу воли, ты лишь смачиваешь губы отваром, а затем благоразумно ставишь кружку в изголовье – порции отвара должно хватить до вечера. Однако бывают дни, когда рассудок глохнет, умолкают любые доводы, и все внутренности надрываются в крике: пить, пить, пить!

Тогда дрожащие руки хватают кружку и как безумные выливают ее содержимое в рот. Хоть раз смочить весь рот, хоть раз глотнуть всем горлом! Один, два, самое большее три неполных глотка – и конец. Начинается день без капли жидкости. Рядом лежит немка-уголовница, она уже не так мучается жаждой, и ее можно уговорить продать несколько глотков из своей порции. Ты готова отдать все на свете за каплю воды и охотно соглашаешься, когда немка, у которой после тифа разыгрался аппетит, предлагает:

– Gib mir dein Brot und Wurst[22].

Полькам, работающим на кухне, иногда удается прошмыгнуть мимо охранниц, стерегущих вход в больницу, и принести несколько кувшинов черного кофе. Такие случаи редки, но удивительно поднимают настроение. Ханя Левандович – одна из таких тайных санитарок. Она появляется в больнице каждый вечер, подвергаясь риску быть избитой, если в картофелехранилище заметят ее отсутствие. В последний раз Ханя приходит раздать кофе накануне своей смерти.

Ночью будит ощущение сухости во рту. Губы и язык пересохли и с трудом шевелятся. Помутненная мысль, тусклый взгляд лихорадочно ищут поблизости хоть какое-нибудь питье. Темно. Кто-то стонет, кто-то хрипит в агонии, кто-то ровно дышит. Из тьмы выступают очертания балок, поддерживающих крышу, контуры соседних нар и удлиненный предмет на одной из них. Бутылка! Там спит немка-полицайка, каждый вечер она получает от штубовой полную миску кофе и разливает ее в три бутылки. Искушение борется со страхом. Немка спит крепко, слышно ее громкое ровное дыхание. В мыслях возникает звук: бульканье обильной водяной струи. И тут же – отчаяние и ужас – я хочу украсть! Но это ощущение сразу исчезает. Воды! Кофе! Пить! Тело медленно поднимается, тяжело опираясь на согнутые в локтях руки. Дрожит. Буду красть, буду красть. Прости! Прости! Нет сил. Бутылка стоит на расстоянии метра. Насколько же слаб организм, если даже при таком ничтожном усилии никак не уймешь дрожь в руках и во всем теле. В груди прокатилась волна иссушающего жара, на лбу выступают капли пота, голова кружится, кружится, – приходится плашмя лечь на нары, чтобы не упасть. И вдруг рука натыкается на предмет, втиснутый между досок. Кружка! Кружка с какой-то жидкостью, совсем рядом, у самого изголовья, в щели койки. Отдает вином. На вкус совсем как холодное вино. Ее очень мало на дне. Хватит. Один глоток – и ночь видит радостную улыбку больной. «Теперь засну», – заключенная натягивает на себя одеяло все еще дрожащими руками и засыпает, зная, что сможет напиться, когда захочет. Снова пробуждение. Глядя в темноту барака, больная шепчет:

– Разреши мне напиться еще раз, только один глоточек.

– Пей, – отвечает ночь, – это принесли специально для тебя.

Заключенная осторожно смачивает губы. Холодная, кисловатая жидкость приносит ощущение счастья. Женщина осторожно ставит кружку на место, заботливые руки ночи помогают ей. Потом эти руки ласково прикрывают веки больной. И так до самого утра. Малая толика жидкости спасает больную; просыпаясь с пересохшим ртом, она выпивает по нескольку капель.

Вместе с утренним светом возвращается сознание, рука нащупывает в щели лагерную кружку с остатком давно прокисшего кофе. Несколько дней назад ее запрятала сюда та, что раньше лежала на этой постели. Она отпивала глоток за глотком, пока смерть не отняла у нее кружку от рта.

Вот уже три дня подряд идет первый снег. Это настоящая благодать. Пусть от сильных порывов ветра белая пороша сыплется через щели прямо на головы больным на верхних нарах, пусть приходится стряхивать снег с нар и придерживать одеяло, чтобы ветер не сдул его, зато можно упросить выздоравливающих собрать за порогом горстку снега и подать тебе. Такой снежный комочек, хранимый в кружке, – запас на целый день. Используй его как тебе угодно! Когда пересыхают и трескаются губы, можно смочить их снегом. Можно, растопив его, сделать компресс, можно ополоснуть водою рот или даже умыть лицо.

Представьте себе больницу без воды. Барак с трехъярусными нарами, расположенными в шахматном порядке. На каждом месте не меньше двух больных. Все они были приняты в больницу почти с сорокаградусной температурой. На койке тюфяк и темные от грязи ветхие одеяла. При малейшем движении с одеял сыплется пыль, слоями оседая на давно не мытом теле. Некоторые больные с величайшим трудом добывают воду на кухне, рискуя подвергнуться самым разнообразным издевкам со стороны эсэсовцев. Персонал больничного барака предпочитает не ходить за водой. Порой, однако, можно увидеть, как привилегированные немки, занимающие высокие должности в лагере, получают тазик воды, моются в нем по нескольку раз, вызывая у остальных больных отвращение, смешанное с завистью.

Бывает, что совсем еще слабая больная поднимается вечером с нар, медленно отдыхая после каждого движения, одевается и встает на пол, притворяясь, будто учится ходить. Все ближе, ближе подходит она к двери и наконец выскальзывает из барака в поисках воды (в то время у больных еще не отнимали одежду, и потому легче было отлучаться из барака). Прижавшись в темноте к стене барака, она дожидается тех, с кем договорилась заранее. Одной не одолеть тяжелую дорогу по растекшейся грязи, по лужам, когда всюду подстерегает опасность. Вот уже целая группа пробирается к кухне за водой. От притаившихся в тени больных отделилась одна – ей невмоготу терпеть жажду. В ярко освещенной кухне на полу лежит резиновый шланг, прикрепленный к водопроводному крану. Струя чистой свежей воды из него заливает цементный пол. Взад и вперед снуют разгоряченные поварихи, дежурного эсэсовца не видно, он зашел в склад. Больной удалось добежать до шланга и, опустившись на колени, наполнить миску водой. Но в этот самый момент ее заметил эсэсовец. Своими зоркими