Молчание между нами - Джоанна Хо Страница 24

Глава 38

В дверцу моего шкафчика просунута записка, сложенная в квадратик с двумя пересекающимися ромбами. Я разворачиваю ее дрожащими руками, осторожно, чтобы не порвать. Это рисунок: Тоторо и два других Тоторо поменьше призывают растения из земли. Подписи нет, но я и так знаю, кто это нарисовал. Нужно будет поболтать с ней сегодня.

По пути на урок кто-то со всей силы задевает меня плечом. Я хватаюсь за ушибленное место и машинально изображаю на лице вежливую улыбку – «Не волнуйся, все в порядке!», – как вдруг на меня накатывает чувство дежавю. На этот раз Элвин Ло неторопливо вышагивает по коридору в компании своих приятелей из футбольной команды. Его серая футболка подчеркивает мышцы груди и плеч, но при этом не выглядит слишком тесной. Элвин непринужденно бросает мне через плечо:

– Извини, Мэй. – И идет дальше.

Да что с ним не так? Мне чудится, будто вся школа пошла невидимыми трещинами. Может быть, у меня просто приступ паранойи из-за того, что сегодня выходит «Еженедельник» с моим стихотворением.

Но не успеваю я погрузиться в свои мысли, как меня окликает Марк. Он оставляет позади Сионе и Уэса и идет прямиком ко мне. Приблизившись, он обхватывает меня руками и отрывает от земли вместе с рюкзаком.

– Тия наверняка уже разболтала, что я плакал над твоим стихотворением, – шепчет он мне на ухо. Меня пробирает дрожь до самых кончиков пальцев на ногах.

– Как над страшным фильмом? Или над пиксаровским мультиком? Это два разных вида плача. – Я кусаю губы и поеживаюсь. Марк не выпускает меня из рук, даже поставив на пол.

– Эй. – Он поднимает палец в воздух. – Нет ничего плохого в том, чтобы не любить страшные фильмы.

– Да, но тебя даже обычные фильмы пугают.

– Некоторые фильмы «Марвел» реально страшные! Я буду стоять на этом до победного конца, – говорит Марк.

Я поднимаю брови так высоко, что они почти соприкасаются с волосами.

– Так как именно ты плакал?

– Как над пиксаровским мультиком.

– Как в той сцене, когда Мигель поет бабушке Коко «Не забывай», или в той, когда старушка умирает в «Вверх»?

– Какая разница? – Марк скрещивает руки на груди.

– Песня Мигеля одновременно печальная и радостная и полна надежды. А когда умирает жена мистера Фредриксена, это просто душераздирающе.

– Как в сцене со смертью старушки.

– Ого, это серьезно. Что тебя так задело?

– И как в сцене, где ВАЛЛ-И помещает растение в нанодетектор.

– Что это значит?

– Твое стихотворение такое же душераздирающее, как смерть миссис Фредриксен, но мне хотелось заорать, как будто ты только что изменила судьбу человечества.

– Ну ты и дурак. Откуда ты вообще знаешь, что эта машина называется нанодетектором? – Я мотаю головой в притворном недоумении.

– Да пофиг, – отмахивается Марк. Он делает шаг назад и смотрит на меня своими темными глазами. Его голос смягчается. – Я очень рад, что ты все же решилась его написать. Это было прекрасно.

Я не знаю, что ответить. Просто пялюсь на него, потом на пол, потом на его руки.

Марк смеется.

– Ответишь, когда перезапустишь мозги, Мэйдэй. Мне пора на урок, потом поговорим.

Я не нахожу остроумного ответа.

– Ага, хорошо.

– Только не тяни с перезапуском, ладно?

Я улыбаюсь и толкаю его в сторону Сионе и Уэса.

Перешептывания усиливаются с каждой переменой. Все вокруг ходят, уткнувшись в телефоны, и при виде меня понижают голос. Мое тело охвачено судорожным напряжением. Кажется, будто все читают стихотворение и обсуждают меня. Мне хочется провалиться сквозь землю. Я пытаюсь убедить себя, что школьники и так не отрываются от телефонов, но все равно чувствую себя магнитом для чужого неодобрения.

Я вижу Джоша в компании Авы и борюсь с искушением спрятаться за деревом. Для этого мне пришлось бы залезть в кадку – не лучший способ избежать чужого внимания. Да и вообще, я устала прятаться. Они замечают меня в один и тот же момент, но реагируют по-разному. Ава улыбается, а Джош опускает взгляд.

В толпе учеников, идущих в класс, мне вдруг попадается на глаза выцветший синий рюкзак Селесты. На переднем кармане она сделала узоры маркером. Я машу Аве, игнорирую Джоша и ускоряю шаг, чтобы догнать Селесту. Похлопав ее по рюкзаку, я говорю:

– Спасибо за рисунок.

Она улыбается, а ее щеки розовеют, как цветы вишни.

– Я боялась, что он выпадет из шкафчика. Как ты догадалась, что это я?

– Ты показывала мне свой блокнот в горошек, помнишь? Тоторо, конечно, отличается от храпящего папы Алана Джонсона… Но некоторое сходство есть.

Селеста фыркает и смеется. Я сдерживаю собственный смех, чтобы ее не обидеть. Но потом она запрокидывает голову, хохочет еще громче и снова фыркает. На этот раз я невольно хихикаю. Кто бы мог подумать, что у элегантной Селесты такой забавный фыркающий смех?

Успокоившись, она говорит:

– Я знаю, это мелочь, но я прочитала твое стихотворение и хотела чем-то тебя подбодрить.

Я подтягиваю лямки рюкзака.

– Спасибо. Мне было немного страшно приходить сегодня в школу, но я увидела твой рисунок, и мне сразу стало легче. – Какое странное чувство. Я столько лет завидовала Селесте, а теперь вдруг хочу узнать, что она думает обо всем этом. Наши семьи так давно дружат. Она была на том собрании одиннадцатиклассников. Она тоже китаянка. Она согласна с тем, что я делаю? Вопрос вырывается у меня сам собой.

– Что ты об этом думаешь?

– А что сказали твои родители?

– Они хотели, чтобы я не делала глупостей. После собрания папа специально сказал мне, чтобы я молчала, но я, как видишь, не послушала. – Селеста понимающе кивает. – Я была так зла, что на одном дыхании написала и отправила то первое письмо. Толком не подумала.

Селеста делает глубокий вдох:

– Я тоже разозлилась после собрания. На родителей – за то, что они ничего не сказали. И на себя – за то, что молча сидела и слушала эту хрень.

Она умеет ругаться? Сегодняшний день полон сюрпризов. Я говорю:

– Мне хотелось поколотить всех тех людей за то, что сделали больно моим родителям. Испугалась я только тогда, когда «Еженедельник» опубликовал мое первое письмо.

– Как отреагировали твои родители, когда его увидели?

– Мама расстроилась. Сказала, что я совсем о них не думаю, что мои стихи ничего не изменят.

– Понимаю, – кивает Селеста. Здорово, что ей не нужно объяснять. – Мама говорила то же самое про мои рисунки, когда услышала, что я не хочу стажироваться в Google.

– Не хочешь? Но это же…

– Идеальная возможность, да? Вот и мама так думает. Идеальная возможность начать карьеру в айти, которая мне не нужна. – Она передразнивает свою маму. – «Ты что, собралась есть свои рисунки, Селеста? Искусство на хлеб не намажешь».

– Ничего себе. Я не знала. Сочувствую.

– Да ничего. – Она улыбается и перекидывает волосы через плечо. – Мама не знает про мой секретный план – познакомиться с ребятами, которые рисуют гугл-дудлы. Может, удастся с ними поработать.

– Было бы здорово! А твоей маме не помешало бы поболтать с моей… Ой, погоди, они и так обедают вместе. – Мы смеемся. Потом я вспоминаю, что после смерти Дэнни мама выходит из дома только на работу и по делам. – Раньше обедали.

Смех утихает. Мы молча направляемся в класс.

– В ту же ночь я подслушала, как родители говорили на кухне. Они думают, что мои слова обратят против меня и я пострадаю.

– Им страшно.

– Да, похоже на то.

– Мои родители, наверное, тоже так думают. Хотят, чтобы я молчала, потому что опасаются за мою безопасность. Беспокоятся, что скажут люди. – Селеста откидывает с лица пряди волос. Они струятся шелковистым потоком, как водопад, огибающий камни. – Но ты написала очень сильные стихи, Мэй. Что бы там ни думали твои родители.

Ее слова много для меня значат.

– Спасибо, Селеста.

– Не только я так считаю. Многие мои друзья согласны. – Она тусуется с компанией ребят азиатского происхождения, которых