Молчание между нами - Джоанна Хо Страница 19

– Ну что, Йем, как твои дела? – спрашивает папа с набитым ртом. – Что вы проходили в школе?

Он уже сто лет не задавал мне этот вопрос. Я прищуриваюсь.

– Да ну, па. Сам знаешь, старшеклассников об этом не спрашивают.

– Даже любимому папе не ответишь?

– Так и быть. Ну… На английском мы пишем автобиографические сочинения. – Я решаю умолчать о том, что не написала ни строчки.

– Вот как? Я мог бы дать тебе пару ценных советов, – говорит папа своим «учительским голосом».

– Я умру со скуки. – Я закатываю глаза и выискиваю в бульоне грибы. – Как твои ученики вообще тебя терпят?

– Ученики меня обожают.

– Так я тебе и поверила, па.

– Зачем вы снова пишете автобиографии? – спрашивает мама. – Вы каждый год этим занимаетесь.

– Миз Дэниелс говорит, что умение рассказать свою историю – это один из самых важных жизненных навыков. – Мне кажется, будто я сама себя загоняю в ловушку.

Но мама лишь кивает и говорит:

– Это поможет тебе написать хорошие сопроводительные письма.

– Миз Дэниелс – это твоя учительница английского? – интересуется папа. – Она мне уже нравится. Может, стоит как-нибудь с ней поболтать.

– Ни за что, па. Ты меня опозоришь.

Папа прижимает ладонь к груди в притворном ужасе.

– Я? Опозорю? Да я образцовый профессионал. – Мама смеется, прикрывая рот ладонью, и накладывает нам еще еды. – Одна моя ученица даже сказала, что тебе со мной очень повезло. Потому что я такой классный.

Мама чуть не давится едой.

– Ай-я! Классный гэ пи. – Буквально это означает «классный, как пердеж». То есть «ну и чушь».

Папа ее игнорирует.

– Она сказала, это дает тебе несправедливое преимущество.

– Преимущество? – Ага, вот и грибы! Я накладываю их себе в тарелку. – В чем?

Он закатывает глаза, совсем как я минуту назад.

– В английском, Йем, в чем же еще? Им понравилось, как ты пишешь, вот и все.

– Пишу? – Все съеденное вдруг обращается в камень у меня в животе. – Откуда они знают, как я пишу?

– Ох… – Он кидает взгляд на маму. Та медленно выдыхает.

– Видимо, они прочли сегодняшнюю газету, – говорит мама, укладывая в ложку кусочек мяса. – Думаю, ее многие успели увидеть.

– Не знаю, – говорит папа. – Я думаю, они просто завидуют, что у тебя такой классный, крутой папа. – Он улыбается, явно надеясь, что я заглочу наживку.

– Ты же слышал, что сказала мама. Классный гэ пи. – Я пытаюсь подыграть, но потом все же спрашиваю: – Так вы прочли мое стихотворение?

– Да, прочли.

Бегемот неодобрения врывается на кухню на полном скаку.

– Мы же просили тебя промолчать, Мэйбелин. Почему ты не послушала? – спрашивает мама.

– Я не могла допустить, чтобы мистеру Макинтайру все сошло с рук… – бормочу я. Я точно знаю, что у меня были веские причины. Но я никак не могу их припомнить, находясь в одной комнате с маминым бегемотом.

– Поговорим об этом в другой раз. Давайте просто поедим вместе. – Папа пытается остановить спор, движущийся по накатанной колее.

– Хао ла. Хао ла[30]. – Мама кивает и отправляет в рот кусочек мяса. Но, как и мне, ей не под силу просто замолчать. От волнения она путается в английских словах. – Он и так все сошло с рук, Мэйбелин. Какой толк твое стихотворение?

– Я… Я подумала…

– Ты подумала о себе. А родители?

– Я подумала о вас, потому и ответила.

– Ты не послушала нас.

– Он соврал, мама! Он сказал, что вы во всем виноваты! – Я с размаху опускаю палочки на стол, и хот-пот слегка пошатывается. – Я хотела поступить правильно.

– Правильно – это слушать родителей, Мэйбелин.

– Йем, мама просто волнуется. – Папа пытается предотвратить начало третьей мировой за обеденным столом, но ему не справиться без Дэнни. Тот всегда помогал нам с мамой найти общий язык. – Мы хотели поскорее об этом забыть. А газету читает столько народу.

– Да. Вот именно!

– Ты совсем не думаешь, Мэйбелин. – Мама пристраивает палочки на тарелку.

– Ты только что говорила, что я думаю о себе, – перебиваю я. – Определись уж.

– Ай-я! – громко восклицает она и смотрит на папу.

– Ну же, тише. Пожалуйста, успокойтесь. Мы так хорошо ужинали. – Папа протягивает к нам руки, но мы отворачиваемся. Не понимаю, как Дэнни удавалось нас мирить. Он будто работал переводчиком, когда мы говорили на разных языках (а это случалось постоянно).

В нас кипят чувства, как бульон в хот-поте.

Наконец мы принимаемся за лапшу. Когда я беру себе комок дунфэнь, мама подкладывает мне еще. Она знает, что это моя любимая лапша. Я готова ее есть, даже совсем потеряв аппетит. Мама добавляет в хот-пот овощей, и капуста тут же скукоживается от жара. Бульон пропитался вкусом и ароматом всего, что в нем варилось. Но я почти ничего не ощущаю, когда его пью.

На какое-то время мне удается отвлечься на домашку, но потом меня настигает жажда. И голод. Дэнни шутил, что меня невозможно прокормить. Он всегда носил с собой что-нибудь вкусное на случай, если я проголодаюсь в школе. Я иду вниз по лестнице, но замираю на полпути.

Мама с папой по-прежнему сидят на кухне. На столе остывает выключенный хот-пот. Мама держится руками за голову. Она говорит по-китайски, и мелодичные тоны будто обнажают ее уязвимое нутро.

– Мэйбелин не ведает, что творит. – Мамин голос звучит приглушенно.

Папа обнимает ее одной рукой и прижимает к груди. Утыкается лицом в ее волосы. Мама хватает его за руку.

– Они не дадут ей спокойно жить. Ты же знаешь, так всегда происходит… Вспомни своего брата…

Слезинка, потом еще одна, потом десяток. По папиным щекам ручьями текут слезы. Его голос надламывается, когда он отвечает маме по-английски:

– Я помню. Как я могу забыть? – Он утирает слезы. – Ты права, Ин. Она молода и ничего не понимает. Но стихотворение хорошее.

– Она хорошо пишет. – Мама начинает складывать грязные тарелки, и папа отпускает ее, чтобы помочь. – Но это письмо должен был написать кто-то другой. Не она.

– Кто еще мог его написать? – Я слышу, как папа разрывается между мистером Чэнем, учителем английского, который стремится вдохновить своих студентов, и моим па, который хочет укрыть дочь под звуконепроницаемым, пуленепробиваемым колпаком.

– Слова Мэйбелин обратят против нее самой, – продолжает мама. – Никто не поймет ее правильно. Она пострадает.

Папа кивает.

– Я попробую еще раз с ней поговорить. – Он дотрагивается до маминой руки, останавливает ее. Потом осторожно спрашивает: – Твой начальник что-нибудь сказал про стихотворение?

– Пока нет. Но он дружит с этим Макинтайром. Я боюсь, что теперь мне не дадут повышение. А ведь нам нужны деньги. – Повышение? Я об этом даже не слышала.

– Да.

Мама снова прячет лицо в ладонях:

– Я не знаю, что мне делать, лаогун[31].

Папа обнимает ее обеими руками:

– О чем ты?

– Что мы за родители?

– Ин…

– Посмотри, что случилось с нашим сыном. Ты же слышал, что сказал этот Макинтайр. Как мы могли такое допустить?

По их лицам текут слезы. Они сидят на месте, не двигаясь и не говоря ни слова. Погруженные в океан молчания, который не в силах вместить их скорбь.

– Мне страшно, лаогун. Я не знаю, как ее защитить. Не знаю, как с ней говорить. – Мама заглядывает ему в глаза. Он вытирает ее щеки рукавом. – Я не могу потерять еще и Мэйбелин.

Папа не отвечает. Мама поворачивается и обхватывает его руками за шею. Когда я встаю со ступеней, они по-прежнему сидят за столом, молча держа друг друга в объятиях.

Глава 33

Тия Мари

Как думаешь, когда родители тебя воспитывают, ими движет любовь или страх?

Ого, ну и ты и философ

Для таких вопросов поздновато

Спроси меня утром

Любовь или страх?

Не знаю.

А в чем разница?

Не знаю.

Глава 34

Неделю спустя я вижу у моего шкафчика Джоша. Он ходит взад-вперед, не глядя