Сестра русалки - Майя Эдлин Страница 3

Тот недоверчиво приоткрыл заспанный глаз.

Будто подтверждая Сонины слова, зазвонил будильник.

– Вставай давай, хватит несчастную подушку давить. Она уже тебе мстить начала. – Соня провела рукой по помятой Антошкиной щеке. – Ты почему снова здесь? – беззлобно поинтересовалась она. – Снова кошмары снились?

Антон отрицательно мотнул головой и совсем не по-детски вздохнул.

– Снова родители ругались, да? Это у них очередной семейный кризис такой, – попыталась подбодрить его Соня. – Скоро он закончится, и вновь наступит период огромной любви, снова будут тискаться целыми днями. – Она заговорщицки пихнула брата локтем, и тот невольно захихикал.

Соня перевела взгляд на прикроватную тумбочку, где сиротливо лежал чистый альбомный лист. Сердце болезненно сжалось.

«Все еще не вернулась», – промелькнула в голове мысль, от которой стало одновременно радостно и грустно.

– Чтобы день прошел хорошо, нужно начать его с любимой истории. – Приободряя то ли брата, то ли саму себя, Соня взяла все с той же тумбочки книгу. – Где мы в прошлый раз остановились?

Антон открыл книгу на первом развороте.

– Начнем сначала? – поняла Соня. – О'кей.

Угрюмый и мрачный старый художник,

Ссутулившись, словно под грузом забот,

Ни с кем не здороваясь и не прощаясь,

По городу без названия идет.

Завидев его, убегают детишки,

А взрослые мнительно прячут глаза

И шепчут друг другу тихо, как мышки,

О том, что художника трогать нельзя.

Быть может, безумен старый художник,

А может, колдун он, кудесник и маг.

Он либо бессмертный, либо воскресший,

А может быть, душу продал за талант.

В морщинах и шрамах, уставший и сонный,

Хромал и хрипел он, пугая детей.

Народ же решил, что увечья и хвори —

Расплата его за грехи прошлых дней.

Чего-то боится он, коли скрывается

В замке огромном от честных людей.

Общения с ними он странно чурается,

Живет словно сыч без жены и детей.

Дверь в спальню распахнулась, и в образовавшемся проеме показалась мама Сони и Антона.

– Идите завтракать,– шепотом приказала она.– Антон, ты почему снова не в своей комнате? Ты же знаешь, папе не нравится, когда ты ночуешь у Сони. Мы что, зря в такой большой дом переехали?– Она поджала губы и разочарованно покачала головой.– Вставайте, хватит без дела валяться. Умывайтесь, одевайтесь и спускайтесь на кухню. Только не шумите, отец сегодня ночью мучился бессонницей.

– Мы в курсе, – раздраженно прошептала Соня в ответ. – Весь дом слышал, как он бессонницей мучается.

Пропустив замечание дочери мимо ушей, Валерия скрылась за дверью.

– Встаем? – Соня чмокнула брата в белобрысую макушку и нехотя вернула «Художника мрака» на тумбочку. – Вечером почитаем, хорошо?

Антон кивнул, кубарем скатился с постели и зашлепал босыми ногами по темному паркету.

– Антош, – уже в дверях окликнула Соня. – Ты носишь с собой расческу? Ту, что я тебе подарила?

Он вынул из пижамных штанов пластиковый гребень для волос, какой за копейки можно было купить в любом магазине.

– Чтобы всегда была с тобой, договорились? Перекладывай из кармана в карман и, прежде чем выйти из дома, проверяй, на месте ли.

Антон снова кивнул, оттопырил мизинчик – клянусь – и шустро выбежал из комнаты. Прислушиваясь к его задорным шагам, Соня вздохнула и, сама того не осознавая, сжала правый кулак, пряча три тонких белых шрама.

Через полчаса она вышла из спальни в полной боевой готовности. Прошла через весь второй этаж флигеля Графской усадьбы, ставшей им домом, и остановилась у лестницы. Стены над спиралью уходившими вниз ступенями были сплошь завешаны портретами и фотографиями, но не семейства Матвеевых, а семейства Рямизевых, куда более именитых и статусных предыдущих владельцев Графской усадьбы. Сотни их рисованных глаз с немым снисхождением наблюдали за теперешними жильцами, будто позволяли пока пожить на чужой территории. «Только ведите себя хорошо, плебеи», – считывалось с их пожелтевших от времени лиц.

В день переезда в Графскую усадьбу Соня спорила с отцом, вопрошая, почему они обязаны жить под пристальным взглядом графа Рямизева и его покойных нынче отпрысков.

– Как будто это все еще их дом, а мы здесь так, квартиранты!

– Они – основатели этой усадьбы, в этих стенах до сих пор обитает их дух, – с плохо отыгранным воодушевлением ответил ей тогда отец.

– Ты цитируешь сам себя. Ты это газетчикам рассказывал пару месяцев назад, слово в слово. Отличная реклама, но давай ты хотя бы мне не будешь рассказывать про «их дух здесь по-прежнему обитает».

– Ты что, не веришь, что души хозяев после смерти остаются в родных стенах? – с пренебрежением усмехнулся он.

– Я уже слишком старая, чтобы верить в сказки, – огрызнулась Соня.

– Тогда ты должна понимать, что эти сказки привлекут полчища туристов в нашу гостиницу. Ты думаешь, я просто так решил открыть ее именно в Графской усадьбе? Думаешь, мне нравится, что колокольный звон диктует нам правила поведения и часто рушит планы? Но я должен подыгрывать всем этим местным сумасшедшим, притворяться, будто озеро действительно кишит кровожадными русалками, будто Графский парк наполнен живыми статуями, а по коридорам усадьбы бродит, гремя цепями, сам Савелий Рямизев и вообще в каждом углу тут по призраку и в каждом шкафу по скелету. Рекламный ход, понимаешь? Поэтому портреты останутся как во флигеле, так и в самой усадьбе, нравится тебе это или нет.

– С чего это вдруг покойный Рямизев будет греметь цепями? – не поняла Соня. – Он что тебе, узник замка Ив?

Отец на это лишь отмахнулся – ты, мол, поняла.

– А ты не задумывался о том, как такая репутация усадьбы отразится на Антоне? – не унималась она. – Что ему совершенно не улыбается жить в кишащем призраками доме?

– Он взрослый мальчик, переживет.

– Ему восемь, – не сдержавшись, повысила голос Соня. – Со дня переезда он всего два раза в своей комнате спал, все остальное время ко мне прибегает. Ему страшно, как ты не понимаешь?

– Страх закаляет характер, – безразлично бросил отец. – А уж Антону вообще грех жаловаться, он уже который год якшается с призраком. Одним больше, одним меньше – какая ему разница?

Соня ошарашенно захлопала глазами. На языке, грозясь сорваться, закрутились все знакомые ей нецензурные слова. Но возникшее перед мысленным взором лицо младшего брата привычно остудило пыл, и она, проглотив горький комок обиды и злости, молча выскочила из отцовского кабинета.

С тех пор речь о портретах Соня больше